Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни - стр. 82
А еще я очень любила кисло-сладкий разливной квас, который продавался в огромных пузатых бочках на колесах практически на каждой улице. Всегда толстые тетеньки с недовольными надутыми лицами, важно восседавшие на табуретах, наливали его в тяжелые стеклянные кружки, и я мысленно задавала себе вопрос, что если они стали такими оттого, что пили много кваса?
Поблизости от бочек с квасом стояли такие же точно, но только с разливным пивом. И даже кружки были такими же. За пивом, как и за квасом, тянулись большие очереди, и многие люди были с бидонами, чтобы унести его с собой.
И тут же, поблизости от пивной бочки, почему-то обычно стояли кучкой трое мужчин, дегустирующих пиво. Угрюмые и сосредоточенные, как будто они решали какие-то важные проблемы. Я невольно слышала их резкую речь, но не понимала – они разговаривали на каком-то странном языке. «Наверно, иностранцы… а одеты совсем как русские!» – думала я. Потом замечала, что их речь изредка перемежалась русскими словами. Тогда я сделала вывод, что это были иностранцы, изучающие русский язык. Из того, что я поняла в их разговорах, было только, что водка стоила 3 рубля 62 копейки и что пить ее лучше всего втроем. Это немного расширило мой бытовой кругозор, так как до этого, что касается области цен, я знала лишь, что моя любимая «докторская» колбаса стоила 2 рубля 20 копеек за килограмм, а мое любимое пирожное со сливочным кремом 22 копейки. Меня разбирало любопытство – на каком именно языке говорили иностранцы, и я спросила об этом маму. Но она почему-то строго шикнула на меня и приказала не слушать и никогда не повторять их слова. Я долгое время пыталась понять: почему моя мама, которая очень хотела сдать… то есть отдать меня в английскую школу, так отрицательно отнеслась к моей любознательности? Ответ я нашла сама, но только когда уже повзрослела.
По маминым рассказам, я с самого раннего возраста устраивала домашние концерты. Наверно, как и все маленькие девочки. Пела и танцевала, декламировала стихи. Усаживала родителей, брата и бабушку, которая часто к нам приезжала из Евпатории, на поставленные мною в ряд стулья и объявляла начало концерта. Многократно переодевалась за дверью, меняя одежду (естественно, мамину), распускала свои длинные волосы. Обычно они были заплетены в две косички и согнуты вдвое, закрепленные на висках, как «ушки спаниеля». Рассыпав волосы веером по плечам, я выходила на крошечную импровизированную сцену, чтобы объявить себя, за ведущую. Затем уходила снова и, быстро накинув на себя мамину шаль или платье, возвращалась уже как «певица» или «танцовщица» под бурные аплодисменты моей маленькой непритязательной публики.
Я очень веселилась, устраивая эти маленькие мизансцены, напрочь забывая про свои болезни. Родители тоже были очень довольны, видя меня такой задорной и жизнерадостной.
Когда мне исполнилось 6 лет, я влюбилась. Да, кроме шуток, именно так! Ему было 16 лет, но имени его я не знала. И это не было важно – он был для меня «Таинственным Принцем».
Мой принц ежедневно гонял с друзьями мяч на спортивной площадке нашего двора, куда мне ненадолго разрешала спуститься погулять мама. Каждый день я останавливалась возле дерева недалеко от площадки и пристально наблюдала за ним. Он казался мне воплощением красоты – высокий тонкий брюнет с задумчивым взглядом – вполне романтичный персонаж. Наверно, именно поэтому с тех пор из мужчин я предпочитаю именно брюнетов.