Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни - стр. 59
Конечно, чего только не существует в мире. Одни мужчины помогают материально своим бывшим женам (это случай и моего двоюродного брата), а другие не считают нужным дать средства даже на питание, на выживание своему собственному ребенку. И хотя меня трудно удивить, но в данном случае я была удивлена, более того, ошеломлена. Ведь в свое время Максим оказался в такой же ситуации, как и теперь его дочь. И я хорошо помню, как он с гордостью рассказывал мне, что его папа, несмотря на наличие законной семьи – жены и сына, постоянно помогал ему и его маме. Ежемесячно давал им деньги «на жизнь», купил две квартиры и дачу, дарил сыну дорогие подарки.
– Думаю, тогда у меня единственного в Москве была такая детская машина! Отец мне ее купил, чтобы я ездил в ней на даче!
Позднее даже подарил мне фотографию себя, ребенком, в этой машине. А тут такое отношение к маленькой дочке, нуждающейся в его помощи…
Да, я знала, что могла бы добиться признания ребенка через суд, были свидетели.
Но я психологически не могла пойти на это. Не могла представить себе, как стану ходить по судам после таких теплых радужных отношений, которые существовали между нами. Что-то доказывать, вызывать свидетелями соседей по моей коммуналке, подруг, его друзей и знакомых… Нет, это было ниже моих представлений об этике отношений и выше моих сил.
И еще. Я очень винила себя за то, что доверилась Максиму. За то, что вовремя не разглядела его. Влюбилась как школьница и доверила свою судьбу человеку, которого, как оказалось, не знала до конца. Винила именно себя, не его.
Я даже не знала, увижу ли его когда-нибудь вообще, да и видеть уже не хотелось. Было такое ощушение, как будто из моей души выпал кусок.
Как-то ко мне из Ленинграда приехала моя милая школьная подруга, Ира Вавилова. Она долго восхищалась Алинкой, играла с ней, целовала. Будучи медицинским работником, искусно сделала ребенку массаж. Я смотрела на обеих и внутренне радовалась тому, что у меня есть такие хорошие друзья, люди, которые любят мою малышку. А затем, после отъезда Иры, долго сидела возле кровати, рассматривая крошечный спящий комочек – такой одинокий и трогательный на большой поверхности кровати. Переживала за дочку, «ломала» себе голову: как найти правильное решение, создать ей нормальные условия для жизни?
Единственный, кто поддерживал меня со стороны семьи Максима, был его брат Евгений, Геня, Женя.
Женя регулярно звонил мне, спрашивал о моем самочувствии и неизменно каждый раз приглашал к себе в гости. Я лаконично сообщила ему, что родила дочь. Геня воодушевленно поздравил меня и, как обычно, пригласил на обед или на ужин.
Я уже давно не виделась с ним, поэтому решила ненадолго оставить Алинку с моими родителями ради «визита вежливости». Теперь он был мне не только другом, но посредством дочки стал и родственником.
В очередной выходной день я поехала к нему вместе с одной из своих приятельниц, которую когда-то представила ему. Общительный человек, он любил знакомиться с новыми людьми.
Квартира Жени являлась в определенном смысле «светским салоном», куда он приглашал своих друзей. У него уже в те нищие времена был видеомагнитофон – крайняя редкость, доступная разве что дипломатам и работникам Внешторга, то есть «выездным». Поездки на Запад тогда были доступны только артистам, да и то немногим. В основном Большому и Мариинскому театрам оперы и балета, а также ансамблю Игоря Моисеева. Они составляли часть русского престижа, который было не стыдно продемонстрировать за границей. Все они предварительно проверялись «на вшивость», то есть достаточно ли морально устойчивы, чтобы не остаться на «загнивающем Западе» навсегда и не опозорить родину. В ту далекую советскую эпоху границы в Европу для обычного, среднего человека были еще прочно закрыты.