Душегуб. Психоэма - стр. 2
А настоящая тайга начинается от подножия сопки, основание которой тупо обрублено у самого залива. По побережью растительности немного, здесь редкие низкорослые деревья искорежены ветром и изображают собою будто калек, пришедших к океану искать утешения. Грустно…
Но стоит повернуть на запад, пройти большое маревое болото, и вы непременно попадете в величественную тайгу.
Она стоит зачем-то, она ждет чего-то, она – вечна. Как в доме неприхотливой хозяйки, в таежных жилищах и порядок, и беспорядок, и уют и пустота – и это сочетание непонятным образом создает ощущение гостеприимства и вызывает чувство уважения к дому. Здесь свои запахи, свои законы, здесь ты гость, здесь можно быть самим собой, здесь если и гуляет ветер, то ничего не меняется, это вам только кажется, что меняется, это ветер хотел бы изменить, а тайга остается тайгой – мятежной и властной, неподкупной и не поддающейся ничьей силе. Свободной…
Меня встретила осень. Октябрь. Начало октября.
Я сошел с трапа теплоходика и отправился на поиски школы, хотя «поиски» – не то слово. Стоит спросить любого встречного, и он, ухмыльнувшись, тотчас же покажет.
Школа стоит на окраине: одной стороной окон к лесу, другой – к морю. Я оставил у забора вещи и, движимый непонятным предчувствием, стал быстро подниматься в гору.
Помню, по дороге думал: вот приехал в такую рань, никому не нужен, сирота, неудачник… И только в лесу, словно по волшебству, почувствовал себя нужным и умным, и захотелось, как в юности, поразить кого-нибудь своей значимостью, восторжествовать!
Изумительно тихое утро. И эта тишина в сочетании с только-только поднявшимся солнцем, с блеском ярко-красных рябиновых листьев и букетами бусинок-ягод в желтизне берез, с игольчатой зеленью пушистых елочек и молодых пихт очаровала душу чистотой и естественностью.
Листвы опало много, уже побуревшая, она опечаливала живую картину той, что еще победно красовалась на ветвях.
Листья умирают, а ты живешь. Ты еще полон надежд встретить новое поколение нежной зелени! Ты еще раз увидишь взлет и падение! Ты могучий свидетель…
Как хорошо бороздить ногами хрусткую толщу листьев, касаться гладкой коры простодушных берез, идти бесцельно, зная, что на тебя никтошеньки не смотрит, насвистывать под нос пустяковый мотивчик, брать в руки какую угодно палку, любой камень, швырять их на все четыре стороны, заорав при этом богохулительно, и ни в коем случае не вспоминать, что за тысячи километров наступает ночь, и тысячи разнообразнейших ног стучат по серому асфальту, и тысячи пищевых авосек, портфелей и прочей белиберды снуют из магазина в магазин, а тысячи придурковатых огней мчатся в серость улиц, и среди тысяч городских озабоченных лиц мелькает несколько тех, что принадлежат твоим врагам, тем, кому ты так глупо мешал верхоправить в многотысячном городе. Теперь ты впереди, ты уже встретил утро, а там – тьма и холод…
Долго я бродил по пустынному обреченному лесу, а когда возвращался, с небольшой возвышенности взглянул на бухту. Все еще спала земля, додремывал лес, застыла и бухта, отражая серебряной плотью небесную голубизну. На небе ни тучки…
В переводе с языка аборигенов поселок называется Заливом Ветров. Я тогда еще не знал, что в этих местах ураганные ветры запросто выворачивают телеграфные столбы, одним махом срывают крыши, выдавливают стекла; и улыбался, припоминая грозное романтическое название, наблюдая за чайками и слушая их единственный пока над всем миром крик.