Душегуб. История серийного убийцы Михасевича - стр. 17
Еще на первом году службы в прокуратуре к нему на допрос привели пару насмерть перепуганных подростков. По их виду было понятно, что они только недавно сбежали из детского дома, и в том их было сложно винить. Во всей стране все еще чувствовалась острая нехватка еды и элементарных, необходимых для жизни вещей, а уж детские дома, которые были переполнены перепуганными домашними детьми, представляли собой очень страшное зрелище. Подростки, которые с рождения воспитывались в государственных учреждениях, сбивались в банды и травили домашних детей, а потом попросту сбегали и начинали «карьеру» карманников или попрошаек, у кого что лучше получалось. Дети в комнате для допросов были как раз такими «начинающими преступниками». Их традиционный «ежик» на голове уже успел чуть отрасти, но на них даже брюки были все еще с бирками детского дома. Подростков обвиняли в том, что они украли несколько мешков из товарного поезда с продовольствием, но они в унисон утверждали, что ничего не видели и не брали. Михаил Жавнерович привык скептически относиться к таким показаниям, но сейчас ему хотелось им поверить. Возможно, причиной тому была жалость к ребятам, которые точно не заслуживали того наказания, которое им могло светить, если бы все это действительно оказалось правдой.
Когда подростков развели по камерам, к Жавнеровичу подошел прокурор района и поинтересовался о том, как идут дела с допросом.
– Похоже, и правда, ничего не воровали, – пожал плечами Жавнерович, которому совсем не хотелось становиться человеком, благодаря которому этим детям могли впаять лет десять, а при плохом раскладе и вовсе расстрелять. Сам Жавнерович умер бы с голода, если бы в годы войны не своровал пару раз мешки с продовольствием. Начальник помощника прокурора недовольно поджал губы, услышав плохой, по его мнению, ответ, и велел конвою привести в комнату для допросов одного из подростков.
– Так нельзя вести допрос. Если ты не уверен, лучше не заходи к подозреваемому. Они ж как загнанные звери, чувствуют это и уходят в отказ, – с интонацией школьного учителя начальных классов сказал следователь. – Сиди в соседней комнате и учись, – бросил он перед тем как зайти к подростку, который во второй раз за день оказался в комнате для допросов.
Михаил Жавнерович ожидал, что сейчас начальник продемонстрирует чудеса проницательности или же начнет запугивать подростка, но вместо этого он поступил точно так, как делали когда-то в деревне сотрудники ОГПУ[4].
– …Ты, конечно, считаешь неправильным сдавать приятеля, но я решил, нужно все-таки сказать, что твой товарищ уже во всем признался…
Через несколько минут наряд милиции уже выехал на место, где были спрятаны украденные мешки с продовольствием, а еще через час начальника Жавнеровича вызвали к телефону. Звонили из отделения. В процессе разговора лицо прокурора сначала стало брезгливым, а потом удрученным. Повесив трубку, он с некоторым превосходством посмотрел на Жавнеровича.
– Вместе с мешками нашли труп паренька лет двенадцати. Они, видимо, барыш не поделили и разбили ему голову. На нем такие же штаны с биркой были, – зачем-то уточнил он. – Все они преступники. Если бы люди не боялись наказания, все были бы преступниками, Жавнерович, – назидательно закончил он.