Дурочка Надька. Про меня. Про вас. Про нас - стр. 13

И дочь ни в чем не виновата. Потому надо быть там. С ней, потому что ей там климат и медицина бесплатная. Но давно не может спать. Болит сердце. Потому что душа живет здесь. И что делать? Он не знает.

Просто сидим. Просто молчим. Пора уходить. К маме ехать далеко. Она волнуется.

– Я пошел.

– Да.

А губы шепчут: «Не уходи, останься».

Но произносят: «Да, пока, привет маме. Надеюсь, что она меня еще помнит».

Снова ночь без сна. Воспоминания. 76 поцелуев в наступившем 76 году. Он несет меня на руках, он кружит меня в танце, он снова шепчет мне, как сильно меня любит. Он, он, снова он.

И глупая я. Такая бессовестно глупая.

Мы идем по ночному городу.

Так хочется взять его за руку и, наконец, сказать: «Прости дуру. Мне так не хватает нежности».

Но я опять промолчу. А ночью снова буду вспоминать. Нашу любовь.

Которую мы не смогли оценить.

Держи спину! Не сутулься! Как бабка старая.

Слова жгут, как пощечины. И хочется спрятаться, убежать, исчезнуть.

Пытаюсь выпрямиться, но слезы уже застилают глаза, и я еще больше сутулюсь. И начинаю загребать разбитыми босоножками еще больше. Чтобы стать незаметней, невзрачней и не раздражать его. Своего мужа.

Привычка сутулиться у меня с детства. С лет одиннадцати. Вперед подружек ростом вымахала. Верста коломенская. Они, мои подружки, хорошенькие, справненькие, как говорила моя мама, а я доска два соска. Длинная, неуклюжая, ноги как палочки. Буратино настоящий.

С того времени у меня фотка сохранилась. Стою такая вся в пионерском галстуке, в рубашке и в шортах. На голове бантик, а ноги как две спички. Пацан с бантиком. Это фото из пионерского лагеря. Тогда на танцах, как только танго (почему танго?) объявляли, всех моих Ленок и Галек тут же разбирали, а я оставалась одна в углу таких же буратинистых девчонок. Завидовала я им страшно. Тем, кто в паре танцует. Особенно Ленке. Она миниатюрная, кудрявая, с уже хорошо заметной грудью. И всегда с таким томным взглядом. Представляете, в 13 лет? Откуда только что взялось? Прямо Мальвина мальвинистая. Это я ее так про себя иногда обзывала.

А она, вернувшись после танца, могла мне вот так запросто сказать: «Вовка мне в любви признался. На свидание зовет. Фи, дурак. Не пойду я никуда. Не нравится мне он».

А по этому Вовке все девочки лагеря, между прочим, с ума сходили.

Если честно, то и я тоже. Хоть и была я пацанкой, и в футбол играла, а нравиться очень уже хотелось. Особенно этому Вовке, который меня в упор не замечал, а с Ленкой прямо пластилиновым становился, хотя до вечерних танцев наводил ужас на всех, кто был младше и посмел его ослушаться.

Так вот, я под этих подружек подстраивалась. То есть старалась казаться меньше, потому сутулилась, наклоняя голову вниз. То есть, чтобы рядом идти, равной им быть. Даже бюстгальтер стала носить, как они. Чтобы выделить то, что еще не выросло.

Про бюстгальтер как-нибудь отдельно расскажу. Это тема очень достойная. И где мы их доставали, и как перешивали, и как пытались пуговицы на спине скрыть, чтобы они не выделялись как пулеметная очередь.

Только один анекдот расскажу на эту тему, как наших комсомолок-красавиц за границу послали. Боялись, что они там загуляют, по мужикам разбегутся. Других девчонок каждый вечер уводили, а наши, как одна, оставались в гостинице.