Дурные дети Перестройки - стр. 23

На крыше высотки на проспекте Испытателей ребята продавали траву. Есть трава или нет, было видно по горящей лампочке над второй лифтёрской: нет травы – лампочка не горит, есть трава – лампочка, соответственно, горит; там я и провёл большую часть своего отпуска. Купил стакан травы и, перепродавая его по коробку, вернул часть денег, которую спустил на ширево. Через месяц, с остатками травы и почти без дозы, припёрся на завод. Оказалось, что поскольку я уже месяц там числился, мне положено 60 рублей дотации, а это опять почти стакан травы! Короче, выкуривая утренний косяк в мемориальном пушкинском сквере, я начал по утрам ходить на завод. Приходил, переодевался и быстро ломал на своём станке резец. Резцы были дефицитными, так как делались из особо прочной стали, и их надо было получать под роспись в «инструменталке». Самая запара, что резец надо было точить, так как он закреплялся за работником. Точить резец сложно, для этого надо иметь минимум третий разряд, а у меня был только первый, поэтому я вручал сломанный резец мастеру Геннадию, чтобы тот его точил, и отправлялся гулять по секретному предприятию, созидавшему тогда ядерный щит СССР, самолёты и крылатые ракеты.

В моей группе в ПТУ контингент сильно изменился, те, кого я знал, «возмужали», а точнее, превратились в одутловатые полуфабрикаты для армии. Большинство из работающих на заводе бывших товарищей очень кичились своими повышенными разрядами и вытекающими из этого зарплатами, планировали в армии пойти в автомобильные части, чтобы получить права. Однако быстро нашёлся и Свин-младший, который к этому времени сильно увлёкся йогой и астральными путешествиями, благо сопроводительная литература по ним продавалась уже на каждом углу. Мы накуривались и любили сидеть на свалке завода, где обрезки разных видов металла и металлическая стружка огромными горами переливались на солнце, как инопланетные кристаллы. Дима рассказывал, как его лечили от алкоголизма с экстрасенсами и прочей фигнёй, постоянно не помогало, и он снова начинал пить, в пятнадцать это было ещё не типично. Но в последнее время, когда он ширнётся, ему значительно легче. И даже родители очень рады.

Была весна, я купил на рынке хороших маковых семечек, и мы закидали ими территорию всего предприятия.

Однако не прошло и месяца, как я перестал ходить на завод, а потом перестал туда ходить и друг Дима. По утрам, уходя из дома, я спал, облюбовав подвальчик одной кооперативной хрущевки с уютной каморочкой и складом водопроводных причиндалов. На трубы я клал картонную коробку и куртку, чтобы трубы не обжигали, и отрубался. На завод же прокрадывался как ниндзя, раз в месяц, снимать с депозита дотацию шестьдесят рублей, которую потом даже повысили до восьмидесяти.

Так продолжалось около полугода, пока меня из кассы не отправили к начальнику моего цеха, который немедленно и уволил меня по 33-й статье. В отделе кадров тётка с выщипанными бровями провопила, что я тунеядец, что по мне плачет тюрьма и что она «напишет куда надо». Было неприятно, потому что это продолжилось и дома. Я стал безработным, но, к моему неоценимо огромному счастью и к огорчению всех меня окружавших, статью за тунеядство только-только отменили!

19 августа 1991 года, в то лето, лето моего шестнадцатилетия, утром я, как обычно, проснулся, попил чаю с припасённой с вечера свердловской слойкой. Новости не смотрел, а сразу вышел из своего постылого дома и продал несколько пакетов травы заждавшейся в детском саду рядом с домом на корточках гирлянде наркош. Время было спокойное, быки ещё не прознали про нашу «точку» в Офицерском садике, покупать приходили в основном знакомые. Неспешно на лавочке я набил себе папироску и в процессе выкуривания впервые услышал слова «путч» и «ГКЧП». Эти новости никого не всколыхнули, задело только то, что вечером на улице обещали танки! Это круто, танков хотелось. Смущало то, что, может быть, когда танки приедут, нас – наркоманов – начнут убивать, без суда и следствия, прямо тут, в детском саду, превращённом нами в место сбыта «хэша».