Дурное поведение - стр. 37

Вопрос был риторическим, поэтому я не стал дожидаться ответа и схватил распечатку другой статьи, найденной прошлым вечером в интернете.

– А вот другой парень, – заговорил я, насмехаясь над братом. – Депутат Келли хочет сократить финансирование женских клиник, потому что «не видит смысла делить врачей на мужских и женских». – Я процитировал фразу из статьи, а затем, нахмурившись, посмотрел на брата. – Этот гений считает, что у мужчин и женщин одинаковая репродуктивная система, и все же имеет право голоса в вопросах здравоохранения.

Увидев, как брат закрыл глаза и покачал головой, я рассмеялся.

– Вот зачем я баллотируюсь, Джей, – заявил я. – А не для того, чтобы соревноваться, кто популярнее и у кого больше гребаных друзей.

– Да пошел ты, Тайлер. – застонал он, провел рукой по волосам и встал. – Я собираюсь пойти выпить, а завтра снова возьмусь за тебя.

С этими словами он повернулся к выходу из кабинета.

Выпить?

Я бросил взгляд на часы.

– Сейчас только одиннадцать утра!

– Это Новый Орлеан, – невозмутимо проговорил Джей, будто это все объясняло. – Ах, да… – Он развернулся, двигаясь спиной к двери. – Начни появляться на людях с какой-нибудь женщиной.

Я поджал губы, чувствуя, что сыт по горло всеми его приказами.

– Мне казалось, ты заявлял, что в качестве холостяка я привлеку больше «одиноких избирательниц», – процедил я сквозь зубы.

– Да, в качестве холостяка. А не одинокого девственника, – возразил он. – Люди подумают, что ты гей.

А потом он снова повернулся и исчез за дверью. Я провел рукой по лицу, ощутив, как на затылке выступила испарина. Господи. Почему это так сложно?

Ну почему все так сложно?

Мне вовсе не хотелось, чтобы место в сенате мне подали на блюдечке с голубой каемочкой, – я планировал работать и гордился своей предвыборной программой, – но эти гребаные игры… С кем я встречаюсь, во что одет, организую ли постановочные фотосессии с сыном, который ненавидит меня, просто чтобы создать образ крепкой семьи… Все это казалось чушью собачьей.

Я знал о руководителях компаний, которые списывали расходы на проституток в счет своих налогов, политиках, чьи дети сидели на наркотиках, и гражданских проектах, финансируемых бандитами. Все эти люди лишь притворялись правильными и чистенькими, а внутри у них была одна гниль. Я собирался занять высокий пост, но мне не нравилось корчить из себя кого-то другого и не хотелось терять свободу. Со мной все в порядке. Мне не нужно меняться.

Я взял кофе, который принесла Коринн, – черный, крепкий, как я люблю, – и подошел к окну, чтобы полюбоваться городом.

Моим городом.

Сверху было видно могучую Миссисипи, похожую на пульсирующую артерию из-за множества грузовых судов и буксиров. Она несла свои воды мимо выставочного центра, собора Святого Людовика и Французского рынка. Потягивая черный кофе, крепкий и горький, как мне нравилось, я заметил вдалеке грозовые тучи, надвигающиеся с юга от реки.

Мой город.

Он весь полон жизни. Цветы и мох, растущие между бетонными плитами тротуара, покрытые облупившейся краской магазины на Мэгэзин-стрит, музыканты, бренчащие на гитарах во Французском квартале, – ничего из этого мне не хотелось менять.

И столь многое хотелось изменить.

Вот почему я стремился получить политическое влияние. Но я не желал играть по правилам Джея. Конечно, мне не нравилось выкладывать подробности личной жизни на всеобщее обозрение, но и стыдиться кое-чего в себе я не собирался тоже.