Дураков нет - стр. 37

В то утро благодаря торжественному открытию возле съезда с автомагистрали нового супермаркета мимо щита с демоническим клоуном машины проезжали чаще обычного. Как правило, это были домохозяйки, спешившие обратно в город – с покупками в багажниках и на задних сиденьях своих фургонов и универсалов. В новом нарядном магазине они, увлекшись, накупили в два раза больше привычного – в частности, то, чего не было в старом супермаркете Норт-Бата. На обратном пути домохозяйки сильнее обычного давили на газ, размышляя о том, что и денег, и времени потратили больше, чем планировали; на обочине их приветствовал пугающий призрак в образе автостопщика, пытавшегося остановить попутку до города. Эти домохозяйки – у многих в машине сидели маленькие капризные дети – были не из тех, кто берет даже прилично выглядящих попутчиков, а потому им и в голову не пришло остановиться ради этого голосующего, с ног до головы облепленного грязью до такой степени, что пролетавшие мимо домохозяйки принимали его за беглого заключенного (хотя в радиусе ста миль от города не было ни одной тюрьмы) – наверняка убийца, который всю ночь прятался на болотах, скрываясь от собак. А может, его похоронили заживо на кладбище неподалеку, он выбрался из гроба и прорыл себе лаз из могилы. Обычно автостопщики хотя бы старались принять вид дружелюбный или, если не получалось, жалобный, этот же выглядел угрожающе. Казалось, что в кулаке с оттопыренным большим пальцем он сжимал гранату. Одна молодая женщина за рулем универсала, нагруженного продуктами, приблизившись к автостопщику, даже вильнула в левую полосу, словно опасалась, что он бросится к машине и схватится за ручку двери.

Ничего такого у Салли и в мыслях не было. Если он и представлял угрозу, то не такую, какой опасалась молодая женщина. Зверское выражение его лица было следствием того, что он все утро занимался неблагодарным делом, у него болело колено, он засадил пикап в грязь и полчаса тщетно пытался выехать, представляя, что скажет Карл Робак (работать на которого Салли зарекся), когда узнает, что он натворил. “Я ошибся, – скажет Карл Робак, – ты и тут умудрился напортачить” – замечание, которое Салли не желал слышать за пределами собственных мыслей. Всякий раз, когда Карл произносил эту фразу, даже в этих пределах, Салли вышвыривал его в окно. Еще противнее, что Салли казалось, будто молоденький преподаватель философии посмеивается над ним – мол, я же вам говорил, свободы выбора не существует.

Как и лежащий на кладбище в полумиле отсюда отец, с которым Салли так и не помирился. Проезжая мимо кладбища по пути к недостроенному дому, Салли, как обычно, опустил стекло – плевать, что холодно, – и показал Большому Джиму Салливану средний палец. В отличие от большинства обитателей Бата, Салли не волновало, построят луна-парк или нет, но если все же построят, то кладбище, скорее всего, перенесут, потревожив вечный покой его папаши. Салли злило, что отец наслаждается покоем; будь у него деньги, он подсуетился и заплатил бы, чтобы Большого Джима выкапывали раз в десять лет или около того, лишь бы не давать ему покоя. Вот и теперь Салли надеялся поймать попутку и на ней миновать кладбище, чтобы отцу не довелось посмотреть на него в таком виде. Всякий раз, как у Салли случалась глупая полоса, он слышал далекий папашин хохот. Предпоследняя глупая полоса, чуть более года назад, началась с того, что Салли упал со стремянки и сломал коленную чашечку. Спору нет, кто угодно может упасть со стремянки. Глупость была не в этом. Глупость была в том, из-за чего он упал. Поднявшись до середины, Салли услышал чей-то хриплый смех и увидел в дальнем конце площадки, по ту сторону забора из сетки-рабицы, высокого мужика, издали – вылитый отец. Разумеется, это был не Большой Джим, тот умер несколько лет назад. Кем бы ни был тот гогочущий мужик, Салли смотрел на него, а не под ноги. Оступился, упал с высоты в двадцать футов и всю дорогу до больницы слушал далекий отцовский смех. А сейчас, у самого кладбища, смех раздавался ближе, буквально звенел у Салли в ушах.