Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - стр. 36

– Мне обидно, что ваш недоброжелатель Аристофан сочинил комедию «Облака», в которой злейшим образом вас высмеял, выставив пустословом и безбожником. Разве такого вы заслуживаете?

– Ну, полно же. Я от души смеялся вместе со всеми, когда смотрел эту комедию в театре. Она популярна и весьма забавна. Аристофан просто не понял разницу между мной и софистами, выставив меня худшим из софистов. А ведь я всегда стремился делать прямо противоположное. Софисты учат подвергать сомнению любую истину, в этом их конечная цель, да они еще и берут за это с учеников большие деньги, чтобы жить сладко, припеваючи. Я, как и софисты, начинаю беседы с разрушения ложных утверждений, но лишь для того, чтобы в результате глубокого исследования предмета в конце разговора прийти к новым истинам. Помочь собеседнику понять себя и немного – окружающий мир. К тому же я делаю это от чистого сердца и, разумеется, бесплатно.

– И в чем же тогда их благодарность вам? Суд, тюрьма, яд? В этой трагедии я возьмусь описать вас так, чтобы люди сами устыдились того, как они с вами обошлись.

– Вероятно, ты делаешь это из лучших побуждений. Но скажи мне, что сделал бы моряк, увидев, как птица запуталась в веревках паруса, и сжалившись над ней?

– Это ведь очевидно. Распутал бы веревки и выпустил в небо.

– Иными словами, он немедленно перешел бы к делу. Позволь мне спросить тебя: а давно ли ты приехал в Афины?

– Мой корабль пришел в порт рано утром.

– Стало быть, ты в Афинах уже больше, чем полдня. Зашел ли ты за это время в библиотеку, чтобы ознакомиться с материалами дела и протоколом моего суда?

– Нет, Сократ.

– Предпринял ли попытку поговорить с людьми на улицах, чтобы от них узнать что-то о Сократе?

– Нет, я ни с кем не разговаривал.

– Ко мне только что приходили Платон и Критон. Скорее всего, ты встретил их по дороге. Они оба знают меня давно. Попробовал ли ты поговорить с ними, узнать, можно ли как-то помочь?

– Нет, они мне показались совершенно убитыми горем, и я не захотел их беспокоить.

– Прости тогда мне мое любопытство. Чем же ты был тогда занят эти полдня?

– Любовался Парфеноном, гулял по прекрасным улицам Афин.

– Я спрашиваю не ради того, чтобы обвинить тебя: Афины и впрямь прекрасны. Уж мне ли не знать об этом. Но подумай, не значит ли сказанное тобой, что я для тебя на самом деле – всего лишь еще одна живая достопримечательность, предмет капризного любопытства, и не более того?

– Я хотел осмотреть великий город, чтобы лучше понять его и запечатлеть в памяти. И затем сразу поспешил сюда. Ведь казнь должна свершиться на днях.

– Вернувшись в Фессалию и сев писать трагедию обо мне, чего ты самом деле жаждешь достичь? Чтобы люди узнали о Сократе? Или чтобы они узнали о тебе?

– Говоря откровенно, я хочу и того, и другого.

– Что ж, честолюбие – хорошее чувство. Но скверно, если оно перевешивает желание докопаться до правды. Берегись гордыни. Это самая коварная из человеческих ловушек.

– Философ. Я знаю, что спорить с тобой трудно. Точнее, бесполезно.

– Трудно спорить с истиной. А пререкаться со стариком Сократом – дело нехитрое.

– Сократ, мне больно видеть тебя здесь. Я считаю предстоящую казнь великой ошибкой. Но я не буду предлагать тебе бежать. Уверен, что Платон и Критон как раз убеждали тебя именно в этом, и делали это намного искуснее меня. Они тебя боготворят, поэтому иначе и быть не может. Но, судя по их вконец расстроенным лицам, они не преуспели в своих стараниях. Но почему? Разве не в природе всех живых существ до конца бороться за свою жизнь?