Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - стр. 32

Я внимательно посмотрел на великого Пифагора. Он внушал мне неподдельное восхищение. Поэтому я сделал то, на что не имел права, но не мог не сделать, видя его душевные страдания.

– Философ, позвольте мне дать вам искренний, дружеский совет. Не тратьте ваши силы. Таких чисел не существует.

– Ты смеешься надо мной, чужестранец? Откуда ты можешь знать это?

– В моей стране жил ученый, которого звали Ферма и о котором вы точно не слышали. Он сформулировал великую теорему, в которой говорится о том, что таких троек нет, а еще спустя много лет другой выдающийся математик это неопровержимо доказал.

– Ты можешь привести мне это доказательство? Я бы все отдал, чтобы узнать его!

– Конечно нет. Насколько мне известно, оно занимает тысячу страниц формул.

– Я не понимаю… Как человек вообще может придумать столь длинное доказательство?

– Я тоже не понимаю. Но он как-то смог. К сожалению, я больше ничего не могу рассказать об этом.

В этот момент за нашими спинами раздался шум, послышались шаги и крики. К Пифагору подбежал один из его учеников:

– Мастер, мы поймали еще двух шпионов. Они только что пытались тайно поджечь наш амбар с зерном и библиотеку!

Пифагор спешно встал и необычайно быстро для человека его возраста зашагал от грота вверх по очень крутому склону холма, а я поспешил за ним. Когда мы оказались в центре событий, то увидели двух молодых людей, прикованных к стенам. Их грозно допрашивал Милон, – впрочем, не прибегая к физическому насилию. Шпионы, как их назвали, выглядели крайне испуганно.

Я не стал дожидаться развязки этой сцены, крикнул вослед Пифагору слова искренней благодарности (которые он вряд ли расслышал) и не спеша стал спускаться с холма. Солнце опускалось к горизонту со стороны гор на западе, его диск уже скрылся за вершинами. Было еще светло, но зыбкая поверхность моря казалась почти черной.

Я знал, что община Пифагора, которую из зависти недолюбливали все окрестные правители – сначала тайно, но с течением времени и ростом ее славы все более явно – будет и дальше подвергаться странным на первый взгляд нападениям одиночек, которым на самом деле платили сильные мира сего. Тем не менее, она благополучно просуществует еще около двадцати лет – до тех пор, пока на нее не нападет целая армия, многократно превосходящая общину числом и хорошо вооруженная. В ходе битвы все постройки общины будут сожжены; все еще здоровый и крепкий 80-летний Пифагор и его верный Милон – предательски убиты ударами в спину. Однако уцелевшие пифагорейцы, как уже покинувшие к тому времени общину, так и пережившие нападение, разнесут свет его учения по всем уголкам эллинского и средиземноморского древнего мира. Спустя столетия лучшие греческие и римские умы будут почитать Пифагора как великого ученого, визионера, мудреца.

Я вспомнил о его печальном конце. Когда я обернулся назад, на мои глаза навернулись слезы.

Но это были слезы радости.

Он казался совершенным чудом. Парфенон, возвышающийся на афинском Акрополе и видный из любой точки великого города, был прекрасен как сказочный мираж.

Увы, кое-как восстановленные массивные ионические колонны без стен и крыши, которые можно увидеть в столице Греции в наше время, даже отдаленно не идут в сравнение с древним храмом богини Афины, каким он был построен. Тот Парфенон был выкрашен в белый цвет, подчеркивавший природную белизну мрамора, его портики и фронтоны расписаны прекрасными картинами в синих тонах. По всему периметру храма были установлены высокие мраморные статуи богов и героев. У подножия Парфенона, уровнем ниже, находился еще один храм, более древний и не столь утонченный, но и он впечатлял своими размерами и массивной крышей. У подножья Акрополя лежала главная площадь Афин – на современный взгляд небольшая; и все же на ней и поблизости в дни всенародных голосований и обсуждений новых законов собирались многие тысячи мужчин – свободных граждан еще недавно самого просвещенного, развитого и демократического города античности.