Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - стр. 35
О-фи-геть. Получилось. Да еще так легко. А ты рисковая, Дульсинея.
– Спасибо! – это он сказал вполне искренне. Но не удержался от провокации: – А «переночуешь вместе с саженцами» – это же не значит, что в багажнике? А то я и в салон-то еле влез, что уж говорить о багажнике.
– Саженцы не будут ночевать в машине. Это же молодильные яблоки – как можно их оставить в багажнике?
Тобольцев все никак не мог прийти в себя от того, что она так легко согласилась пустить к себе на ночь человека, которого знает чуть более суток. А может быть, не только переночевать, но и… Да нет. Не может быть. Там же есть Илюша, по которому она скучает и целует. Да какая ему разница? Своей цели Иван достиг, и теперь можно расслабиться и ждать, когда они доберутся до ее квартиры. Тихо и спокойно ждать. Угу, как же. «Тихо и спокойно» – это не про Тобольцева.
– Как я рад. За саженцы и за себя лично. Обещаю вести себя прилично, опускать за собой сиденье в туалете и не петь в душе. И вот, – достал из рюкзака права. – Я же обещал. Держи.
Потому что ему немного, но стало стыдно за свое вранье. За то, что она поверила. Поэтому получи свои права, Дульсинея. В качестве компенсации.
– Ты великодушен, – она сунула права в сумочку, словно бы и не удивившись. – Осталось только выбраться из затора.
Тем временем на город спустились сумерки. Поток машин сдерживали ремонтные работы, которые начинались в вечернюю пору. Когда они миновали строящуюся развязку, ехать стало веселее. Но Дуня утомилась, он это видел, и была молчалива. Наконец она припарковала машину около супермаркета:
– У меня дома нечего есть. Надо хотя бы хлеба купить.
Еще и хозяйственная! В животе у Тобольцева согласно заурчало.
– И колбасы! И яиц. И печенья к чаю. И бутылку коньяка.
– Думаю, коньяк – лишнее. Тебе завтра в больницу утром, а мне на работу. Так что – колбасы и печенья.
Она выглядела усталой, отвечала вяло. Да и верно – за плечами долгий день за рулем, который сам Иван провел комфортнее – в пассажирском сиденье. Хорош уже провоцировать Дуню всякой ерундой.
– А его не обязательно пить сегодня. Хотя… ты права. К тому же не факт, что тут есть по-настоящему хороший коньяк. Лучше уж и в самом деле ограничиться колбасой с печеньем.
Но набрали они полный пакет почему-то. На кассе расплатился Иван, Евдокия даже не стала спорить. Устала. Точно устала.
Оказалось, что царица живет в типовой высотке. На пятом этаже. «Моя любовь на пятом этаже». Нет, у него хватило ума не петь в лифте. Вместо этого вслух порадовался тому, что этот самый лифт работает – а то тащиться пешком с охапкой пусть маленьких, но деревьев было бы совсем не здорово. А Дуня все молчала.
Квартирка оказалась типовой двушкой, крошечной.
– Куда молодильные складировать? – Иван, не выпуская саженцы, скинул с ног кроссовки, стягивая носком пятку.
– На балкон, – махнула рукой Дуня, бросая ключи на журнальный столик и направляясь в сторону санузла. Тонкие ветки с листочками существенно затрудняли обзор, поэтому квартиру рассмотреть пока не удалось. А на застекленном балконе у Дуни оказался… кабинет. Компьютерный стол, на подоконнике куча журналов и каталогов. Иван аккуратно положил саженцы в дальний угол балкона, развернулся. Узко у нее тут. Толстый глянцевый каталог, зацепившись за его ногу, с шелестом шлепнулся на пол. Тобольцев нагнулся и поднял, листнул страницы. Плитка напольная, плитка настенная, плитка мозаичная. Посмотрел на подоконник. И там все то же самое. Плитка, обои, отделочные материалы. Иван вернул каталог на место и толкнул балконную дверь. Чтобы услышать, как она говорит: