Дух терроризма. Войны в заливе не было (сборник) - стр. 14

), показывают, что они представляют собой на самом деле, показывают обсценную сущность западных демократических и политических структур, которые они позаимствовали у нас. Весь секрет слаборазвитых стран заключается в пародировании западной модели и выставлении ее на посмешище через гиперболизацию. Только мы сохраняем иллюзию информации и права на информацию. Они же не столь наивны.

Никакого acting-out [отыгрывания] или passage à l’acte [перехода к действию] – только acting: камера, мотор! Однако получается слишком много пленки, либо вовсе пустой, либо потерявшей свою чувствительность из-за слишком долгого пребывания в промозглой сырости холодной войны. Короче говоря, там просто нечего видеть. Лишь в будущем в архивных видеозаписях что-то рассмотрят поколения видеозомби, которые никогда не прекратят попыток воссоздания этого события, так никогда и не почувствовав бессобытийности этой войны.

Архив также является частью виртуального времени, это запас события «в режиме реального времени» с его мгновенностью распространения. Вместо «революции» реального времени[38], о которой говорит Вирильо[39], следует говорить скорее об инволюции[40] в режиме реального времени, об инволюции события в мгновенности всего, что происходит одновременно, и его исчезновении в самой информации. Если мы примем во внимание скорость света и время короткого замыкания чистой войны (наносекунды), мы заметим, что такого рода инволюция сталкивает нас именно с виртуальностью войны, а не с ее реальностью, сталкивает нас с ее отсутствием. Или же мы должны отменить саму скорость света?

Утопия реального времени делает событие одновременным в каждой точке земного шара. А то, что мы переживаем в режиме реального времени, это не событие в натуральную величину (точнее сказать, образ события в виртуальную величину), а созерцание разлагающегося события и вызывание его духа («спиритизм информации»: событие, ты здесь? Война в Заливе, ты здесь?) через комментарии и толкования в многословных телешоу говорящих голов, что лишь подчеркивает отсутствие какого-либо образа, подчеркивает невозможность образа, соответствующего нереальности этой войны. Это все та же апория[41] cinémavérité[42], которое стремилось обойти, закоротить нереальность изображения, чтобы заставить нас поверить в достоверность [vérité] объекта. CNN также стремится стать стетоскопом, приложенным к самому сердцу войны, к сердцу гипотетической войны, чтобы заставить нас поверить в ее гипотетический пульс. Но это выслушивание не дает ничего, кроме неясной эхографии, по которой невозможно определить симптомы, что и приводит к расплывчатым и противоречивым диагнозам. Единственное, на что мы можем надеяться, это увидеть смерть в прямом эфире (метафорически, конечно), иными словами, событие, как оно есть, должно дезорганизовывать, разрушать информацию, вместо того чтобы она искусственно измышляла его и истолковывала. Вот единственно возможная информационная революция, которая означала бы полный переворот нашего понимания информации, но она вряд ли произойдет в ближайшем будущем. А до тех пор будет продолжаться инволюция и окаменение события в информации, и чем ближе мы будем к реальному времени и прямому эфиру, тем дальше мы продвинемся в этом направлении.