Дуэт для одиночества - стр. 11

Паша и Мария Хлебниковы поженились сразу после окончания музыкальной спецшколы, перед вступительными экзаменами в консерваторию. Дружили, потом любили, потом ссорились, расходились и сходились – и так без малого тридцать лет. Судьба, недолго мудрствуя, усадила их рядом за парту, потом подкинула дуэт, в который они вложили весь энтузиазм начинающих исполнителей, потом подарила победу на международном конкурсе и поездку в Хельсинки и в конце концов уложила в постель, после которой у Муси прекратились месячные. Ребята быстро поженились, перепуганные далеко идущими последствиями одной-единственной пьяненькой и веселой ночи, но, как потом оказалось, можно было не спешить. После свадьбы у Муськи наладился цикл, а вот когда действительно захотелось родить, ничего не получалось. У Муси оказалась недоразвитость всего того, что необходимо для нормального зачатия и вынашивания ребенка. Паша считал, что это – последствия общей недоразвитости, и умственной тоже. Муся росточком и весом смахивала на подростка и всю жизнь относилась к окружающему миру с юношеским максимализмом и несгибаемой принципиальностью. Пашу это раздражало, иногда просто бесило. Втихаря радуясь, что детей не расплодили, собирался уйти, но год за годом продолжал жить под одной крышей с двумя до смерти надоевшими женщинами.

Теща была разговорчивой и неутомимой активисткой. Паша с детских лет помнил, как она вечно ходила с тетрадкой и кошельком, взимая с родителей взносы на букеты для учителей по случаю концертов, дней рождения и похорон. Пока жив был Матвей Семенович, Муськин отец, в доме царил относительный покой. Мотя любил поспать, вкусно поесть, пригласить гостей. Он заведовал кафедрой хорового дирижирования в педагогическом институте и от природы обладал роскошным басом. Мог и октаву взять, то есть уйти глубоко вниз, но делал это редко, после чего жаловался: если бы не партийность и мать-еврейка, точно в церкви бы пел. Рядом с ним теща, Нина Антоновна, сбавляла обороты и старалась вести себя тише. Cо смертью Матвея Семеновича нарушилась относительная гармония семейных отношений. Два визгливых сопрано абсолютно заглушили одинокий баритон, и Паша решил, что будет помалкивать до отъезда, а вот когда семья окажется за пределами родины, произнесет громко и отчетливо: «А не пошли бы вы, дорогие мои девушки, на хер».

Израильский вызов от дяди Левы, родного брата Матвея Семеновича, уже пришел. Предстояло оформление документов, а это означало потерю работы, вступление в полосу отчуждения, бумажной волокиты и унижений. Решили, что правильнее будет, если начнут все это после выпускных и вступительных экзаменов, чтобы ученикам не навредить. Но Паше казалось, что все вокруг все знают. Соседка по лестничной площадке заходила к теще за луковицей и подозрительно долго рассматривала их стеллажи в прихожей, даже замеряла пальцами расстояние до стены. Паше это очень не понравилось. У него состоялся суровый разговор с тещей, в процессе которого она всплескивала ручками, охала и брызгала на Пашу слюной: «Да как ты мог подумать! Да никому я не говорила! Что я, дура, что ли…» Относительно последнего Паша не сомневался – Нина Антоновна казалась ему воплощением глупости.

– Ну и что, если узнают, – пожимала плечами Муся, – пусть подавятся, мы больше не намерены жить в коммунистической тюрьме и пропагандировать принципы соцреализма в музыке.