Дублер - стр. 3

Семагина, едва понюхав кофе, поставила в сторону. Григорьева свой отпила и поморщилась:

– Ну и дрянь. И кино получится дрянь. Я прямо вижу.

Семагина ласково улыбнулась сценаристке, которая с обреченным видом уставилась в стену.

– Жень, успокойся ради бога уже. Тебе что, больше заняться нечем? Извелась прямо вся. И других изводишь. Выглядишь, если честно, ужасно.

Григорьева оживилась.

– Еще б не ужасно, после трех драфтов! Вылизывала каждую строчку. А смысл? Ведь изгадят сценарий!

Григорьева с ненавистью бросила взгляд за плечо, на спинку стула режиссера Доценко, сокрушенно посмотрела за спину.

– «Слышишь, ты слышишь?»

Эта фраза не давала сценаристке покоя. Семагина склонила голову, отставила стаканчик, взяла Григорьеву за плечи.

– Ну перестань, чего ты прицепилась. Доценко классный режиссер, один из лучших. Еще озвучка. Расслабься.

Григорьева не могла расслабиться.

– Неужели он не видит? Эта Черницкая ужасно играет. Переигрывает. Кукла. Дура.

Семагина снисходительно улыбнулась:

– Нормально играет. Не хуже других. И потом, дура не дура, а главная роль, Доценко отстаивал у генерального. Он же и режиссер, и продюсер на проекте. Кто б его переспорил? Доценко Ренатой сейчас очарован.

Григорьева поморщилась, как старая дева, которой подсунули порнографический журнал.

– А. Ну ясно. Лучше б у нее был роман с этим, как его.

Григорьева бросила взгляд на красавца-актера. Тот направлялся к выходу, уже одетый. Семагина, лучезарно улыбнувшись, помахала Солнцеву, а Григорьевой – снисходительно улыбнулась.

– «Как его»… Это секс-символ наш, наше все.

Она обратила внимание на рассеянный взгляд Григорьевой.

– Солнцев, Никита, ты что – не слышала?

Григорьева перевела взгляд на актера.

– По мне, они на одно лицо все. Позировать научились, а актерское мастерство – прогуляли. В камеру на себя, как в зеркало смотрятся.

– Нет, серьезно, ты его не узнала?

– Ну видела вроде где-то …

– Где-то, – передразнила Семагина, – он уже играл по твоим сценариям. Вот недавно.

Семагина напряглась, припоминая.

– «Берег любви». Или нет. «Курортный роман».

Григорьева отмахнулась.

– Да пофиг. Все равно я ничего не смотрела.

– Да ладно, – не поверила Семагина, – ни одного? У тебя их штук двадцать, мать. Не ври.

– Максимум первые сцены, – сдалась Григорьева. – Не могу.

– Нормально, – согласилась Семагина, которая в киноиндустрии работала давно, привыкла к авторским закидонам. – Ты свое кино посмотрела, а режиссер снимает свое. Разное видение.

Григорьева вздохнула, отпила кофе. Не оригинальная в общем-то мысль Семагиной, как изречения мудрых из интернета, подействовало на нее убеждающе.

Семагина убедилась в том, что Григорьева больше не угрожает съемочному процессу и с чувством выполненного долга подвела итог.

– В общем, отпусти. Поезжай куда-нибудь, развейся, в салон сходи, маникюр хоть сделай, бассейн, новый любовник.

Семагина желала сценаристке добра. Они были знакомы еще во времена, когда Семагина была простым редактором. Григорьева устало и грустно посмотрела на продюсера. Выдохнула дым, задумчиво глядя на колечки.

– Какой маникюр, какой любовник, Свет.

Ее творческая душа еще не отстрадала.

– Чувствую себя как лимон выжатый. Ненавижу писать. Руки опускаются.

Семагина снисходительно засмеялась.

– Это мы уже проходили. Месяца не продержишься! Это же твое! Ты у нас такая талантливая, такая умница.