Дублер - стр. 18

Бабушка отвлеклась от детей Пугачевой, обратив внимание на внучку.

– Вот упрямая. Вся в отца! В ихнюю прям породу.

Таня шмякнула полотенцем об стол и вышла. Машенька шмыгнула носом, в кашу упала слезинка, еще одна. И это тоже было частью ежевечерней программы. Бабушка отложила журнал, посмотрела на дверь с праведным гневом, заорала:

– Ты что мне ребенка до слез довела! Мать называется! Не плачь, Машенька. Иди к бабушке.

– Вот сама ж доведет! – Таня вышла в зал.

– А?

Отозвался отец с дивана, он смотрел вечерние новости:

– Ты мне говоришь?

Но Таня говорила не с ним, продолжала диалог с матерью.

– Нервные все стали! – донеслось с кухни.

– Будешь тут нервные! – заорала Танька в кухню, пытаясь перекричать телевизор.

Звук ей мешал. И отцу досталось.

– Да сделай уже потише!

Отец послушно взял пульт в потертом полиэтилене и убавил звук:

– А можно я новости досмотрю, Тань?

Михалыч привык спрашивать разрешения не только у жены, но и у дочки. Соблюдал правила общежития.

– Да делайте что хотите!

Таня ушла в комнату, где жили молодые, и хлопнула дверью.

Бабушка из ложки докормила внучку.

– Ну вот, молодец! Зубки чистить и спать.

Маша соскользнула с табуретки, вышла, теща вздохнула, глянула на половину оставшейся каши. Пододвинула к себе.

– Не свиньям же.

Ира стала доедать, перелистнув страницу. Весь разворот был посвящен актеру Солнцеву: «Актер Солнцев в новом фильме режиссера Доценко. Съемки проходят в павильонах кинокомпании „Апрель“».

Доценко открыл дочке дверь. Лиза чмокнула отца в щеку, заглядывая ему через плечо в гостиную.

– Один?

– Да, заходи. Чай будешь? Или покрепче?

Лиза разулась и пошла за отцом. С интересом посмотрела на экран телевизора – на нем застыла на паузе рабочая картинка с сегодняшних съемок.

– Давай вместе посмотрим. У тебя есть чего поесть?

– Ты ж с дня рождения? – удивился Доценко. – Кстати, как все прошло?

– Замечательно, мама и ее тетечки от тебя в полном восторге. Передавали привет. Так что? Закажем в «япошке»?

– Давай!

– Ты тоже из ресторана, пап, между прочим.

– Лобстеры-шмостеры, уехал голодный. Закажешь? Мне как обычно.

В окнах машины показался центр поселка. Дом культуры, несмотря на облупленный вид, самонадеянно именовался Дворец культуры, местная администрация, торговый комплекс с вывесками «Планета детства», незатейливое «Продукты», бельевая палатка «БонжЮр» (предмет мечты Таньки), лавка «Мясной рай», где работала Сашкина теща и в окнах которой красовались телята с кокетливо высунутыми языками. Как будто были счастливы там, в своем «Раю», что язык говяжий по акции стоит шестьсот девяносто девять рублей. Москвич посмотрел на все это, скептически сложив губы:

– Все развалили, сволочи. Раньше на шахты москвичи ездили деньгу заколачивать. А теперь – все наоборот. Чем живете-то? Шахта-то давно закрылась?

Сашке был неприятен поворот, но пришлось отвечать:

– Ага. После обвала. Мой батя попал. В его смену. И тесть там работал, но ему повезло. Выходной. Ну не сразу все закрыли, по очереди.

– А молодежь как? Небось, все в Москву рванули? Или в Ростов?

– Ну, может, и рванули, так обломались. Чего там ловить? Сам ездил, как тесть машину отдал. Там своя мафия. Колеса спустили, морду набили, хорошо ноги унес.

Сашка вдруг разговорился, будто оправдывался:

– На стройке тоже, ребята наши, кто в Москву ездил, на Каширке, говорят – таджики толпами, хоть за еду. А хоть и устроишься – все равно кинут.