Друзья и недруги. Том 1 - стр. 7
Барбара сильно пожалела, что не последовала совету Эдрика, когда сын подрос и начал задавать вопросы об отце. Кто он? Почему у друзей есть отцы, а у него нет? Но дело было не в этих вопросах – она все равно не стала бы лгать сыну, дело было в самом Вилле. Казалось бы, он ничем не выделялся среди остальной малышни и в домах его друзей к нему относились радушно. Но за спиной Вилл начал слышать оскорбительное слово, относившееся именно к нему. Пусть это слово бросали не в качестве бранного или обидного, а просто так, называя вещи своими именами, только Вилл с ним смириться не мог.
Ему было пять лет, когда он спросил:
– Мама, что означает «ублюдок»?
Она оцепенела, услышав его вопрос. Бросив на сына испуганный взгляд, Барбара увидела в его глазах только любопытство и желание знать смысл неизвестного ему слова. Она остереглась спрашивать, где Вилл его услышал, и ответила:
– Так говорят глупые люди. А глупых слушать не надо, если сам не хочешь растерять ум.
Вилл насупился, размышляя над тем, что сказала мать, но очень скоро вновь услышал это слово и тогда прямо в лоб спросил того, кто его произнес, что оно означает. Ему объяснили – добродушно, не грубо, но и не особенно выбирая слова. Он пришел домой с таким выражением лица, что Барбара испугалась: не заболел ли? Она пощупала ему лоб, но Вилл увернулся из-под ее руки и резко спросил, требовательно глядя на мать янтарными глазами:
– Почему мой отец не женился на тебе, зная, что я должен родиться?
– Он не знал о тебе, – тихо сказала Барбара, – и сейчас не знает.
– Почему? – настойчиво допытывался сын. – Потому что я ублюдок?
– Вилл! – вспылила она. – Если ты еще раз произнесешь это слово, я тебя накажу!
Он усмехнулся недетской усмешкой и ответил так, словно ему было не пять лет, а много больше:
– Я уже наказан.
Больше он никогда не задавал ей вопросов, кто его отец и почему он не живет вместе с ними. Когда Вилл слышал слово «ублюдок» от взрослых, он сжимал зубы и гневно сверкал глазами, а детей бил беспощадно, даже если они просто повторяли вслед за родителями, в мыслях не желая его обидеть. Только девочек не трогал, а мальчишкам спуску не давал, не разбирая, кто из них сверстник, а кто старше. Сколько раз Барбаре приходилось залечивать его ссадины и синяки! Один раз, когда он вернулся домой сильно избитый, она укорила его:
– Вилл, сынок, не надо так драться!
– Не пришлось бы, позаботься ты сперва выйти замуж, а уж потом ложиться в чью-то постель, – ответил он непримиримым тоном.
Она с трудом сдержала порыв дать ему пощечину, а ночью в постели долго плакала – не над своей судьбой, а над нелегкой участью Вилла, в которой сама была виновата. Сын не мог слышать через стены ее всхлипывания, но он пришел, забрался в кровать и крепко прижался щекой к ее щеке, мокрой от слез.
– Матушка, прости меня, пожалуйста, – прошептал он, обняв ее за шею. – Обещаю, что больше не буду говорить тебе таких слов. Просто пойми: мне очень обидно слышать, когда меня так называют и дразнят, что я даже не знаю, кто мой отец.
О последнем он узнал сам, без ее рассказов. Когда ему минуло восемь лет, в Локсли приехал граф Хантингтон. Барбара так и не поняла, как Виллу удалось повстречаться с ним. Она лишь увидела, как Альрик идет по улице Локсли к ее дому, неся на руках Вилла. Мальчик еще ничего не понял, он сиял от гордости: граф Хантингтон пожелал увидеть, где живет Вилл, и даже взял его на руки! Но Барбара, глядя на них, поняла, что отец, в отличие от сына, уже обо всем догадался.