Дружественный огонь - стр. 55
– Ты хочешь сказать, что он тоже урод? – и он усмехнулся, после чего устремил взгляд в сторону далеких холмов.
Солнце достигло зенита, и тропинка была вся залита, словно водой, слепящим светом. Тень, которая издалека привиделась ей, куда-то исчезла. Они возвратились к небольшому ручейку и прошествовали обратно среди коров и овец, а рослые, опиравшиеся на посохи, пастухи кланялись им с величественным благородством. Неподалеку, на склоне холма, струйка дыма поднималась над хижиной, которую она раньше не заметила.
– Скажи, – обратилась она к зятю, – можем ли мы заглянуть в такое жилище?
– Почему бы и нет, – отвечал он. – Ты смогла бы увидеть, как эти люди живут, и могла бы оценить ту степень нищеты, на которую они были обречены судьбой.
И, повернув, они обогнули крутой склон, где стояла лачуга, у входа в которую что-то жевала черная корова. Солидных габаритов африканка, забравшись на пень, выдергивала пучки соломы, покрывшие хижину, и подбрасывала их корове. Ирмиягу что-то сказал ей, затем дал какую-то монету и подтолкнул Даниэлу ко входу.
Хижина была пуста. Там и тут были разбросаны шерстяные одеяла и оловянные тарелки. В углу, окруженный кольцом обломков черного базальта, находился очаг, в котором горел огонь, поднимавшийся к пучку соломы, свисавшему с потолка.
– Они что, не боятся, что однажды огонь доберется до соломы, и вся хижина сгорит до тла?
– Если такое случится, ничего не стоит поставить другую такую же. Это вечный огонь, из поколения в поколение его поддерживают даже в разгар летней жары.
– Дружественный огонь, – непроизвольно прошептала она, почувствовав, что ее глаза слезятся от дыма.
– Да, – сказал он, вздрогнув от внезапной боли. – Дружественный огонь… да … кто, черт побери, заразил нас всех этим отвратительным понятием… этим выражением. Ты знаешь, кто первым употребил его?
– Нет.
– А догадайся.
– Понятия не имею.
– Твой любимчик…
– Моран? Нет. Только не вздумай сказать мне, что Амоц…
– Это еще почему? Да, именно Амоц. В Иерусалиме. Дома. В министерстве иностранных дел, когда армейский офицер вместе с врачом появились у меня в офисе. И это Амоц привел их, потому что, когда Эяль заполнял армейские анкеты перед прохождением курса молодого бойца, он внес в список тебя и Амоца, как лиц, которых следует известить о случившимся несчастном случае. В армии понимали, что невозможно утаить тот факт, что солдат был убит огнем собственных войск, поскольку известие об этом уже просочились на страницы наших газет. Так вот – я находился там, когда это известие отравленным копьем пронзило мне сердце. А ты как думаешь… Услышать, как этот ангел смерти в военной форме извещает меня о том, что огонь вели наши солдаты… Он сам весь дрожал, пытаясь убедить меня, что все произошло «в пылу сражения», как если бы это и в самом деле было сражение, а не простое убийство собственного солдата, ошибочно идентифицированного, как «противник». На его месте мог оказаться любой другой, к примеру «твой» Амоц, «мой» Амоц, «наш» Амоц, прибывший из Тель-Авива с сообщением о происшедшим, этаким вестником несчастья, способным дать необходимые объяснения на случай, если я чего-то не пойму. А, может быть, для того, чтобы просто помочь утешить меня, ослабить веревку, сдавившую мне шею… Потому что… потому что… быть убитым своими – это в сотню раз тяжелее, чем пасть от вражеского огня… А потом он сжал мне руку, крепко обнял и сказал: «Ирми… то, что они имеют в виду, называется «дружественный огонь»».