Другие времена - стр. 55
Это генералитет.
А вот те, кто видит себя в студийной иерархии в ранге подполковников и майоров, как правило, придают своей походке озабоченность, сосредоточенность и некоторую поспешность, не переходящую, однако, в бег. Эта легкая деловая трусца имеет свое оправдание. У генералов на ходу никто мнение спрашивать не осмелится, а у майорш и подполковниц могут спросить. И вот тут-то рысца – самое лучшее средство сберечь свое мнение про запас, дабы не порождать опережающие мнение худсовета предосудительные «коридорные мнения». А если кто-то из спешно любопытствующих и пристроится к такой трусящей подполковнице, та всегда может, бросив: «Да обожди ты…», прикрыться чем-нибудь в эту минуту неотложным.
Публика третьего разбора, тоже в небольшом количестве представленная в худсовете, как правило, мнений своих не скрывает, но всем понятно, что на весах правосудия мнения эти тянут не много.
И уже совершенно особое зрелище, требующее не репинской, не тинтореттовой, а как минимум рембрандтовской тонкой кисти, являют собой представители Госкино и ответственных партийных инстанций, нет-нет, да и появляющиеся на самых ранних этапах сдачи фильма. Естественно, это случалось лишь тогда, когда речь шла о фильмах, каковыми и Госкино, и партийные руководители намеревались отчитываться за свои благодетельные труды перед другими, еще более высокими инстанциями.
На первый же просмотр едва слепленного на двух пленках «Кукуева» и предъявленного даже не худсовету киностудии, а всего лишь художественному совету объединения, прибыли остроглазые ответственные членки Коллегии Госкино Кукарева и Муренева.
Нет таких красок, да и кисти такой не найдешь, чтобы описать и походку, и лица, и незаконченный в задумчивости жест руки, полуприкрытые веки, говорящие о внутреннем созерцании и осмыслении только что увиденного. Монументальные министерские дамы несли в себе и на себе, боясь расплескать, всю полноту наслаждения, только что пережитого в темноте просмотрового зала.
Так идут от причастия.
Так расходятся с пасхальной заутрени.
Кукарева и Муренева плыли рядом, не глядя друг на друга, не замечая ничего вокруг, поскольку чувство, охватившее и только что переполнившее их, было настолько личным, настолько глубоким, настолько интимным, что вот так, вдруг, заговорить об этом было бы даже нескромно.
Глаза у обеих были полуприкрыты, а на лицах проступала печать той тайны, мучительной и сладостной истомы, которая делает женщину счастливой.
Их сопровождал директор студии, этаким медвежонком средних лет, выученным резво ходить на задних лапах. Он семенил рядом и даже умудрялся делать забегания вокруг, когда предвидел попытку кого-нибудь бесцеремонного режиссера или сценариста приблизиться к министерским дамам и чего доброго заговорить о застрявшем в Госкино сценарии или о несогласии с присланными оттуда же поправками. Как человек угадливый, он сообразил, что в нынешнем своем состоянии государственные дамы должны быть ограждены от подспрашиваний и подбеганий.
В томлении своем дамы были почти беззащитны, и у директора даже возникло пару раз желание крикнуть разинувшим рты невежам: «Че пялитесь!» Сам же, на правах служителя, допущенного в интимные покои, коротким, исполненным скромности взглядом нет-нет и посматривал на плывущих жриц, готовый предупредить любое их желание.