Другая Элис - стр. 3

И вот я с родителями сижу в приемном покое Королевского национального госпиталя ревматических заболеваний и в сотый раз перечитываю одну и ту же страницу журнала. Я гляжу на свою правую руку: раздраженная, покрасневшая кожа. Ногти, покрытые темно-красным лаком. Но ухоженные ногти не могут скрыть опухшие, искривленные пальцы – они не дают забыть о коварной болезни, с которой я борюсь ежедневно и ежечасно.

Папа сидел в кресле, сжимая в руке газету; с его лица не исчезало выражение скорби. Он сильно постарел.

– Позови нас, если понадобится, мы будем тут, – проговорил он сдавленным голосом.

Сиделка вручила мне знакомый вопросник – «Что вы могли на прошлой неделе».

– Вы можете одеться самостоятельно, в том числе завязать шнурки и застегнуть пуговицы?

– Открыть бумажную упаковку молока или стирального порошка?

– Донести до рта полную чашку или стакан?

– Встать со стула, на котором нет подлокотников?

– Ходить в магазин и по другим своим делам?

И так далее…

– Зачем еще тебе открывать молоко, черт побери? – воскликнула мама, увидев, как я не могу выбрать ответ – «с большим трудом»? «не могу»?

– Я тоже сроду не умел открывать их, эти пакеты! – добавил папа.

– Дорогой, ты не умеешь открывать даже собачьи консервы.

– Хотелось бы мне ответить «без труда» на все эти дурацкие вопросы, – грустно пробормотала я, все-таки остановившись на «не могу».

– Плюнь, – пробормотал папа. Это было одним из его любимых словечек, когда он не знал, что сказать.

Мама вернулась было к кроссворду в «Таймс», но вскоре отложила газету, сказав, что не может сосредоточиться, и протянула руку к вязанию. Это напомнило мне дни, когда я играла в теннис, и я улыбнулась. Да, тогда мы ездили по всей стране на турниры. Мама страшно нервничала, следя за моей игрой.

– Мам, а ты помнишь тот матч в Истборне? И миссис Бетти? И Питера? Интересно, где они все сейчас?

– А ты помнишь тот раз, когда тебя прогнали с турнира? – засмеялась она.

– Лучше не напоминай!

Превозмогая боль, я медленно встала со стула и потянулась. Скорее бы приехал мой лечащий врач, доктор Кэмпбелл. Он представит мой случай профессору, который руководит клиническими испытаниями нового препарата. Я жуть как волновалась.

– Сядь и успокойся, доктора всегда опаздывают. А ты помнишь свой первый матч? – Мама надеялась отвлечь меня; спицы позвякивали в ее руках. – Помню, как я отвезла тебя, а ты сказала: «Между прочим, я собираюсь их всех обставить!»

Я засмеялась.

– Тогда мы еще не понимали, во что ввязались. Но мне очень нравились соревнования! И были они как вчера…

Наконец появился доктор Кэмпбелл. У меня тревожно забилось сердце. Он взял меня за руку.

– Как дела? – ласково поинтересовался он.

– Нормально. Нервничаю, – улыбнулась я.

– Удачи! – в один голос пожелали мне мама с папой. Папа скрестил пальцы.

Мы с доктором Кэмпбеллом прошли в конференц-зал. Я вздохнула. Возможно, теперь для меня начнется новая жизнь. Или не начнется. Но я хотела получить еще один шанс…

1985 год. Семнадцатилетний Борис Беккер выиграл Уимблдон. Мне тогда было одиннадцать.

Начались долгожданные летние каникулы, и вся наша семья была дома. Элен, старше меня на пять лет, Том, старше на четыре года, и мама с папой играли на соседском корте в парный теннис. Мы называли соседей «счастливчиками» – у них были теннисный корт и бассейн. Мой старший брат Эндрю остался дома и, дожидаясь результата выпускных экзаменов, нервничал.