Друг - стр. 9
Я прошёлся по моим местам. В «Посёлке художников» всё по-прежнему, разве что в его глубокой старине на пару седых волос меньше, а так – всё те же низенькие деревянные домики, будто бы спрятавшиеся в зелени лип и кленов от бушующего, выходящего из берегов и зыблющегося бетоном города. Ленинградский парк. Всё то же дивное место, зовущее меня будто бы затем, чтобы рассказать мне свою тайну, затерянную в летах. Во вдохновении я слышу зов кирпичной часовенки, вековых раскидистых деревьев, клумб, летней порой пылающих цветением, и иду на него в предвкушении новой истории.
Город кипит, и слабые звенья в нём вытесняются, сползают на обочину времён. Новые, полные сил бетонные исполины жадно вгрызаются в асфальт и растут до самых небес, статно сверкая стеклянными фасадами. Людям после поломки «Красной Машины» вдруг надоело плавать и захотелось впустить Бога в свою жизнь, так что из бассейна «Москва» вновь стал вырастать Храм Христа Спасителя.
А пока Ельцин с Дудаевым всё никак не могут договориться, моя мама хоронит в закрытых гробах двух парнишек, которые улыбались ей с задних парт. Над ними очень сильно надругались. Но гигантов не интересуют маленькие судьбы. Они плетутся там, у подножья – среди сотен дворов, на гулких лестничных клетках и прокуренных кухнях.
Пока где-то в Кремниевой Долине сотни индусов в лабиринтах офисных перегородок плетут многокилометровое веретено системного кода, в которое совсем скоро обернётся весь мир, мой город жадно, с упоением дышит, ведь с его груди упал огромный камень навязчивой Красной идеи.
Его стремительно наполняют истинные послы других стран – эпатажные рекламные вывески с отполированными Голливудом, узнаваемыми лицами, обещающими сделать тебя «быстрее, выше, сильнее»; офисы иноземных компаний, въезжающие в центральные величественные здания, чтобы навести в них строгий корпоративный лоск.
И чтобы провернуть эту терраформацию, за стол переговоров пришлось сесть не главам государств, а лишь арендатору с арендодателем – фокус, секрет которого не купишь ни за какие ваучеры.
Пока мир прощался с гранжем и наблюдал за сражением при брит-попе за своё сердце, Россия плакала с «девочкой в автомате» Осина. Пока мир слушал «Wonderwall», Россия слушала… Впрочем, не будем о грустном.
Москва дышала свежо и молодо, пока магма только застывала, а ушлые дельцы, обжигаясь, лепили из неё свой капитал, пока ещё не осела пыль, поднятая ветром перемен. Вот такой предстала передо мной Москва девяносто пятого года, в которой я растворился до самых потёмок, как очарованное дитя.
V. В подъезде
Этот волнующийся и пенящийся океан красок заворожил меня своим грациозным движением, пестрые цвета вскружили мне голову, как цыганская юбка, гипнотически вьющаяся перед глазами, а затем этот шумный карнавал выбросил меня где-то у пыльной обочины, помахал мне рукой и укатился в страну вечного праздника, взметая за собой клубы пыли и обсчитав меня на драгоценные часы солнечного света.
Я всегда был безрассудным ребёнком – так говорит моя мама. Я всегда последним вхожу в класс, заболтавшись с другом, и знаю слишком много вариаций фразы «Извините за опоздание». Я всегда был той стрекозой, которая беспечно летает, наслаждаясь летним солнцем, пока муравей запасается на зиму, думает о своём будущем, чтобы, когда наступит зима, лишь запереть листочком своё жилище.