Древнее зло в кресле босса - стр. 28
– Мы куда-то спешим, Григорий Алексеевич? – поинтересовалась нейтрально.
– Не беспокойся, уборщица, у меня безупречная реакция.
– Я-то не беспокоюсь. Но вокруг сотня водителей, которым это не объяснишь.
– Почему я должен кому-то что-то объяснять, если они ничего мне не дают взамен?
Я даже обрадовалась следующей пробке – в ней хочешь не хочешь, а газ до упора не выжмешь. И говорить можно спокойнее:
– Не им, а гаишникам. Полагаю, они всю зарплату окупают только с ваших штрафов.
Босс о чем-то задумался и сказал, словно отвечал на какой-то очень серьезный вопрос:
– Да, штрафы бывают. Но я решил, что эти издержки могу себе позволить. Дело в том, что вся моя природа требует полета – я будто сам разворачиваюсь, не выходя из тела. Вечерами выезжаю туда, где не так многолюдно и уже ни в чем себе не отказываю.
– Не хотела бы я попасться на пути вашей машины там, где вы себе ни в чем не отказываете.
– На моем пути вообще оказываться чревато, уборщица. Я же моральными дилеммами не ограничен. Но и на этот счет не беспокойся – я живу так, чтобы как можно реже привлекать внимание властей.
– Очень утешает.
Сам обед прошел примерно в том же забавном русле, где он бесконечно выражался непонятными метафорами. Блюда были роскошными – Григорий Алексеевич по моей просьбе сам заказал. И, признаюсь честно, ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Но заодно и вспомнила:
– Мне говорили, что у вас какие-то неординарные вкусовые рецепторы – особый талант, который встречается крайне редко!
– Такой, как у меня, вообще больше не встречается, – нескромно ответил он. – Да, этот дар есть.
– А как он выявился? – мне было действительно интересно. – Вы где-то учились на дегустатора? Или это наследственность?
– Вряд ли. Видишь ли, уборщица, я изначально рожден с даром разбираться во всех человеческих грехах. Чревоугодие – только один из них. И я очень удачно придумал, как эту способность монетизировать.
– О-о, ну тогда нам всем повезло, что вы решили зарабатывать именно на чревоугодии, а не на чем-то еще. Раз вы сами упомянули, то не расскажете о своем детстве?
– Ты наглая, но это уже слишком, – упрекнул он неожиданно.
И я смутилась:
– Извините, не думала, что прозвучит неуместно. Я просто на себя примеряю – мне ничего не стоит рассказать о семье или месте, где родилась. Хотите, расскажу?
– Вообще нет.
Такой ответ заставил меня усмехнуться. Зато салат вкусный – не зря сюда выбралась. Он тоже ел, но как-то совсем немного – больше ковырялся вилкой. Фигуру, наверное, бережет. Хотя такую фигуру не грех и поберечь. Просто забавно видеть подобное в исполнении мужчины. Или сыт? Но он до обеда жрал только мой кофе – наверное, очень калорийное мессиво.
И вдруг он зачем-то начал отвечать на вопрос, который я посчитала закрытым:
– Я родился так давно, что вообще не помню те времена.
– Никто не помнит, как он родился, – я едва не рассмеялась. – А «давно» – это лет тридцать назад? Или целых тридцать пять?!
Сарказм прозвучал открыто, и мне действительно было смешно. Он же вдруг тоже улыбнулся – возможно, отреагировал на мою попытку сдержать смех.
– Да. Плюс-минус.
– Спасибо за откровенность, Григорий Алексеевич. Я из этой неформальной беседы узнала о вас столько много ничего нового! Вы всегда скрытный, или это я лезу не в свое дело?