Драма после кайфа - стр. 3
На этом совпадения не закончились. Мистика идёт за мной по пятам. Вернувшись домой, я обнаружила лежащую на полу книгу. Автор – мой покойный отец – физик-теоретик и астроном Владимир Раевский. Книга называется «Небесная механика».
Я открываю книгу и вижу автограф: «Дорогой дочке на память об отце. 4 февраля 2003 года». Но отец умер 4 января! Я смотрю на его портрет мыслителя с ироничной и одновременно загадочной улыбкой, на хитрый прищур глаз. Неужели это привет из потустороннего мира? Неужели он предчувствовал смерть и решил подшутить надо мной?
Нижний Новгород, 2003.
Похороны отца состоялись в сочельник 6 января.
Непрерывные телефонные звонки, а через час один за другим начали приезжать бывшие студенты и аспиранты отца. Его любимый ученик Артемьев стал фермером и изменился до неузнаваемости – прежде такой элегантный, он отрастил бороду, опустился и даже не удосужился сменить зелёный камуфляжный комплект на подобающий тёмный костюм. Мне показалось, что в его взгляде застыла тоска, выражение обречённости. Что касается учениц отца женского пола, то многие из них были влюблены в профессора до конца его жизни. Худенькая учительница из Дзержинска вытерла платочком покрасневший от слез носик.
– Вы даже не представляете, каким прекрасным лектором был ваш отец. Каждую лекцию профессор астрономии начинал с интригующего сообщения. Например, рассказывал, как перед взрывом планеты Фаэтон ее обитатели переселились на Марс. Рассказывал во всех подробностях, как они обустроили там свою жизнь, как впоследствии начали переселение на нашу планету. И только потом, когда мы уже слушали его с открытым ртом, приступал к выводу формул.
Я зачитала им отрывок из написанного мной некролога, который должен был появиться в завтрашнем номере газет.
– Я думаю, что мы правильно сделали, что включили строки из «Белой гвардии» Булгакова: «Все пройдет: страдания, муки, кровь, голод и мор. Мир исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Звезды будут так же неизменны, так же трепетны и прекрасны. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим мира, не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
В половине двенадцатого начали собираться люди. Из кабинета отца доносилась грустная музыка в исполнении струнного квартета. Траурный митинг был организован во дворе. К гробу один за другим подходили бывшие ученики отца. Их слова были трогательны и проникновенны. Их слезы говорили об искренности чувств. Но вот появились люди, о связи которых с отцом я даже не подозревала. Несколько военных, в том числе, судя по виду, эфэсбэшников. Они прошли вокруг гроба, возложили цветы и растворились в толпе, не высказав соболезнований близким.
Неожиданно к дому подъехал бронированный БМВ. Из него вышел высокий представительный мужчина в сопровождении двух охранников. Они подошли к гробу.
– Я знаю тебя с 1972 года. У тебя был очень сложная жизнь. Мы прощаем тебя, и ты прости нас…
Мужчина жестом подозвал Артемьева, вместе с ним сел в машину, и они уехали…
Неужели отец предчувствовал смерть и решил подшутить надо мной?
Накануне рождества 2003 Антон встретил меня привычно радостно восклицанием: «Ура! Мамло-хамло пришло, вкусноты принесло». Но что-то было не так. Он был слишком суетлив и отводил в сторону взгляд.