Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны - стр. 6
Эта лента и вправду служила некоей печатью, поскольку ее узелок был залит чем-то красным, похожим на сургуч, и на этом сургуче был оттиснут овал, заключавший три одинаковые драконьи головы. Из пасти средней головы вырывалось длинное пламя.
Я задумчиво почесал лоб – если мне не изменяла память, в первый раз, когда я рассматривал этот свиток, печать на нем была… синей!
Если бы этот свиток попал мне в руки хотя бы на день раньше, я, скорей всего, и не подумал бы его вскрывать – и исходящий от него аромат опасности, и предупредительная надпись безусловно остановили бы меня. Но в тот вечер…
В тот вечер я вполне мог отнести себя к «ищущим Любви». А потому, взяв свиток в левую ладонь, и не сводя глаз с красной печати, я осторожно потянул за один из концов ленточки.
В следующий момент по комнате прокатился грозный раскатистый рык, а из пасти драконьей головы, располагавшейся в центре печати, вырвался крошечный, но вполне натуральный огненный факел! Печать мгновенно расплавилась и стекла на столешницу неряшливой красной лужицей, а по ленточке в разные стороны побежало быстрое, чуть слышно шипящее пламя, превращая этот кусочек ткани в невесомый серый пепел.
Едва только ленточка догорела, свиток, преодолевая сопротивление моих онемевших пальцев развернулся и передо мной легла небольшая желтоватая страничка, заполненная все той же изящной вязью. Я склонился над появившимся текстом и спустя пару минут начал понимать написанное:
«Два спящих желтка смешай в синей глине с шестнадцатью каплями горючей крови земли, добавь щепотку пепла из следа молнии, три глаза беременной гадюки, сушеный цветок арардуса и свежий, трехлетний корень-вопль. Перемешай, залей смесь двумя плошками мертвой воды и дай настояться три часа. Взбей состав до образования кровавой пены, опусти в него голову черного петуха с открытыми глазами и вари на быстром живом пламени до писка…»
Тут я немного отвлекся от изучения листочка, подумав невольно: «Ну, если все это придется еще и пить!..»
Надпись тут же снова стала непонятной, а края листочка и, особенно, его уголки обуглились, словно облизанные невидимым пламенем. Быстрым усилием воли вернув себе сосредоточенность, я приостановил это странное обугливание и принялся читать дальше:
«… После первого писка убей огонь, но оставь угли. После третьего писка сними глину с углей и поставь в холодок. Как только на вареве образуется корка, снеси глину в погреб и жди, пока корка не станет цвета увядающего папоротника. После этого пробей корку и слей варево в темное стекло».
Пока что, все было понятно, за исключением некоторых деталей, но я старался не отвлекаться на их обдумывание – надо было скорее дочитать до конца, поскольку края «документа» все-таки продолжали темнеть, скручиваться и осыпаться на стол черным, рыхлым пеплом.
«Смажь подушечки пальцев левой ноги пятью каплями отстоявшегося варева и твоя нога приведет тебя к тому, что ты ищешь. Капни пять капель отстоявшегося варева на след того, что ты ищешь, и оно само придет к тебе. Выпей пять капель отстоявшегося варева, и ты уничтожишь то, что…»
Ниже, по всей видимости, располагалась по крайней мере еще одна строка, но она уже обратилась в пепел.
Я перевел взгляд в начало текста и увидел, что этого начала уже нет… Да и вообще вся надпись сделалась совершенно нечитаемой – прежде изысканная, филигранная вязь текста стала вдруг какой-то съеженной, стиснутой, словно широко выписанные знаки вдруг столпились, сгрудились в центре оплавляющегося листа, спасаясь от подступающего невидимого пламени. Но места для всех них все равно не хватало, часть надписи уже исчезла вместе с осыпавшимся пеплом, а сохранившаяся часть выглядела так, словно некий сумасшедший писец покрывал невероятно тесной вязью уже неоднократно исписанную страницу.