Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны - стр. 57
– А-а-а… – Протянул Володьша, понимая, однако и в этом «понимающем» вроде бы возгласе скрывалась большая доля сомнения. – Понял! Служба, значит, как будто бы не нужна, а на самом деле…
– Во-о-о!! – Удовлетворенно отозвался Макаронин, – допетрил, балалаечник!
– А кто такой – балалаечник? – С неподдельным интересом спросил сын Егоршин, переводя разговор на другое.
– А это тот, кто играет вот на таких балалайках! – Немедленно пояснил грубый Юрик, ткнув пальцем в музыкальный инструмент Володьши.
– Но… Это вовсе не… балалайка! – Чуть растерянно ответил тот, посмотрев на свою мандолину, – Это – мандарина-низ.
– Низ?.. – Немедленно переспросил Макаронин, ухмыльнулся и добавил, – Значит, есть и… э-э-э… мандарина-верх?!
– Есть, – Володьша согласно кивнул, – только она раза в два меньше и струн на ней шесть.
Макаронин еще раз ухмыльнулся и с некоторой подковыркой поинтересовался?
– Ну а чего-нибудь сбацать на ней ты можешь?!
– Что сделать?.. – Растерялся сын Егоршин.
– Ну… это… сбацать, изобразить, слабать, стрындить… – Юрик на мгновение остановился, подбирая еще какой-нибудь «жаргонизм», и я, пожалев вконец растерявшегося аборигена, вставил:
– Сыграть!.. Он просит сыграть что-нибудь!
– Ну да, сыграть! – Удивился Юрик, – я ж так и говорю!..
Володьша с некоторым даже восхищением посмотрел на старшего лейтенанта и покачал головой:
– Нет, на ходу… это… «трындить» сложно. Вот остановимся, тогда я попробую. Правда, мандарина-низ… она… того… ну, в общем для низового подыгрыша, мелодию на ней сложно вести…
– Ишь ты, – снова усмехнулся Макаронин, – и на ходу не может, и мелодию сложно… Какой же ты тогда… этот… мандаринщик?..
Юрик повернулся ко мне и неожиданно попросил:
– Слушай, Сорока, давай привал устроим. Позавтракаем и заодно этого… мандариниста послушаем!
Я хотел было сказать, что мы в этот лес забрались не завтраками наслаждаться, однако, именно в этот момент тропка, по которой мы шагали, юркнула в кусты и, вильнув вокруг покрытого ровным, темно-зеленым мхом бугорка, вывела нас на широкую, светлую поляну, обсаженную по опушке удивительно ровненькими, стройными березками. Трава на этой поляне была такой густой и ровной, что невольно хотелось на нее присесть. Так что мне ничего не оставалось, как только согласиться с Юркиным предложением, тем более, что время завтрака действительно, похоже, наступило.
Мы сошли с тропки, пересекавшей полянку наискосок и уселись прямо на травке. Я развязал василисин мешок и принялся вытаскивать из него свертки и перевязанные поверху чистыми лоскутами глиняные миски. Последнее, что я достал, был довольно увесистый глиняный жбан с прикрученной тряпочкой крышкой, в котором что-то побулькивало. Володьша быстро взял жбан у меня из рук, открутил тряпочку, приподнял крышку и понюхал. Затем, взглянув на нас замаслившимся глазом, он довольно протянул:
– Медовуха… лосихина! Ох, ребята, какую Лосиха медовуху варит, я вам скажу, нигде такой медовухи не попробуешь!!
– Поставь-ка емкость на место!.. – Протянул я ему раскрытый мешок.
Володьша недоуменно посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на Макаронина, словно ища у него поддержки.
И он нашел ее.
– Ты чего, Сорока?! – Возмущенно взревел старший лейтенант почувствовавший спиртное. – Это, можно сказать, последний привет от Василиски, а ты хочешь лишить нас этого привета?!!