Драконово семя - стр. 17

Их сомнения и насмешки произвели большое впечатление, и в результате лишь несколько наиболее преданных людей согласились отправиться со мной.

Как я был тогда беспечен! Почему я не подумал о том, чем заканчивается песня: появляется паж, который приносит весть о смерти Мальбрука и сообщает, что на погребении рыцаря четыре офицера несли его кольчугу, кирасу и меч?

Утром, во вторую декаду сентября, с наступлением бабьего лета…

Я отправился в путь, а в голове еще звучали слова песни «Мальбрук в поход собрался». Мальбрук – язвительно исковерканное имя герцога Мальборо. Но я-то, слава Создателю, не герцог никчемной островной Англии, а самый настоящий принц, сын короля, наследник огромного государства. Пусть сигареты называют столь неблагозвучным именем! Но особенно обидно было вспоминать замечание моей крошки Долли. Я к ней всей душой, а она заподозрила, будто я специально уезжаю, чтобы променять ее объятия на общество трактирных девок-замарашек, – как только она могла подумать такое?

До этого путешествия мне редко доводилось отлучаться из родного дома, и потому, как только пределы города остались позади, неприятные мысли тут же покинули меня, и весь первый день был наполнен новыми впечатлениями и небольшими радостными открытиями.

На второй день дорожные наблюдения уже меньше увлекали меня, и, когда к вечеру мы разбивали лагерь для ночлега в безлюдной долине, покрытой длинными полосами теней пирамидальных тополей в лучах заходящего солнца, мне вспомнился родной очаг и я почувствовал неожиданную тоску по прежним радостям и утехам. Тогда я написал письмо родным и отдельную записку малышке Долли и хотел было отправить домой гонца, чтобы передать послания, но, вспомнив, как два дня назад все дружно высмеивали меня, решил не посылать письма и положил их в отдельную шкатулку. «Ничего страшного, – успокаивал я сам себя. – Через несколько недель я вернусь, и все станет на свои места».

После некоторых размышлений я пришел к выводу, что надо бы выяснить, насколько далека граница, выбрал лучшего всадника, верного мне человека, дал ему арабского скакуна и поручил отправиться наутро впереди нашего отряда на поиски края отцовских владений.

«Доберешься до пограничной заставы, скажи офицеру, чтобы он организовал нам встречу, и не мешкая возвращайся назад, – сказал я ему. – Если в течение пяти дней не достигнешь границы, тоже поворачивай назад».

Запыленный гонец на коне с провалившимися боками появился лишь вечером шестого дня и сообщил, что до заставы он не добрался. Я рассчитывал, что он один, налегке, да еще на резвом скакуне, сможет преодолеть расстояние вдвое большее, чем прошла за то же время наша группа. В этом случае он встретился бы с нами пополудни седьмого дня. Но оказалось, что он двигался несколько медленнее и преодолел за это время путь всего в полтора раза больше нашего: если мы за шесть дней прошли четыреста восемьдесят верст, то он покрыл семьсот двадцать.

Я разрешил всаднику отдохнуть и продолжить путь в общей группе, написал еще два письма (родным и малышке Долли) и тоже не стал посылать их, а положил в шкатулку. Выбрал другого гонца, бородатого юношу с черными как смоль волосами, и поручил ему отправиться поутру на поиски границы и вернуться назад, если в течение десяти дней не найдет ее. Утром опытный всадник пришпорил лошадь, другого моего «араба», и, опережая наш отряд, умчался в пыльную даль. Через двенадцать дней он вернулся, но, как и первый гонец, ни с чем.