Драконоборец. Том 1 - стр. 8
Румяна вроде бы и слышала, что он говорил, и даже понимала что-то, но в то же самое время и не понимала вовсе. Бо́льшая часть ее головы была занята мыслями об одном только Лехе, но оставшаяся часть кричала о том, что Бухтарь… неправильный.
– Это все по моей вине, – вдруг сказал калека, – это я виноват.
– Ты? – удивилась она.
– Они искали меня. Я-то думал, что хорошо схоронился, но они меня искали все эти годы. Страшно подумать, сколько сил бросили на поиски, если всего за жалких пять лет успели добраться до такой глуши.
– Они? Кто они? Кому ты сдался так сильно, что из-за тебя людей огнем жгут?!
– Не твоего кметского ума дело, – ровно ответил Бухтарь и посмотрел на девушку из-под нечесаных волос, которые всегда падали на его глаза и лоб.
Привставшая было Румяна в страхе плюхнулась обратно. Там, у ручья в темноте, когда Лех едва не ударил Бухтаря, ей привиделось на краткий миг, будто глаза калеки вспыхнули. На самый-самый краткий миг. Это так напугало ее, что девица вскочила и схватила юношу за руку. Потом она убеждала себя, что, конечно, лишь защищала однорукого старика, но именно в тот самый миг она знала, что если Лех ударит Бухтаря, то с ним, с Лехом, произойдет нечто страшное, и надо было любой ценой спасти возлюбленного.
Вот и опять полыхнули глаза Бухтаря лишь на краткий миг, но теперь Румяна была уверена.
– Ты… кто?
– Беглый магик, примеривший на себя личину другого человека. Пять с лишним лет назад я случайно встретил твоего отца, и так случилось, что спас его от смерти. Помнишь, он ездил в Ирдлу на соревнования ковалей? Так вот на обратном пути у его телеги сломалось колесо, он стал близ лесочка вечерком, а как солнце зашло, на охоту вышли осклизни[1]. К его удаче рядом случился я. В благодарность Дорот, узнавший, что я бродяга, позвал к себе. Как я у вас в Пьянокамне прижился, ты знаешь, а вот теперь пора уходить. Беда слишком близко подобралась, еще чуть-чуть – и она заявилась бы прямо сюда.
Они сидели молча – мрачный Бухтарь, тянувший козье молоко, и бледная Румяна, смотревшая на него.
– Не верю, – наконец прошептала она, – не верю.
Бухтарь отставил кружку, глянул на нее исподлобья и вздохнул.
Сначала изменились глаза, из светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом лицо стремительно потеряло все знакомые черты – оно стало у́же, длиннее, острее. Последними были волосы – из седовато-русых они превратились в падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые, кроме одной, иссиня-черной. В новом облике Бухтаря была только одна знакомая черта – длинные складки, которые, постепенно истончаясь, пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не видела, чтобы Бухтарь плакал.
Дочь коваля замерла ненадолго, а потом набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. Бухтарь вскинул руку и сделал пальцем быстрый жест, будто перегоняя костяшку по спицам счетов, – крик так и не прозвучал, хотя Румяна старалась.
Тот, кто звался Бухтарем, встал из-за стола, накинул на плечи шерстяной плащ, надел соломенную шляпу, повесил на плечо сумку и взял стоявшие в углу трезубые вилы.
– Дом этот и все, что в нем, оставляю тебе, Румяна. И ему, возможно, если сойдетесь. Я был не прав, все-таки этот парнишка оказался хорошим человеком. Они пытали его, выведывая про меня, искали калеку-волшебника с покалеченной рукой и желтыми глазами. Конечно, парень не мог меня опознать, но когда они допытывались о новых людях, появившихся за последние годы, он не сказал им про меня. Знал, что они придут сюда. Но не меня он покрывал, а тебя и твою семью. Видать, что-то там у него внутри к тебе есть, что-то очень сильное. Прощай, Румянка, и прости меня, если сможешь.