Дракон и Феникс - стр. 1

Генерал Цзинь читал донесение из провинции Цинхай. За сухим и формальным языком доклада перед его глазами проплывали ужас и страдания простого народа. «Мятеж подавлен, зачинщики устранены, стабильность восстановлена» – генерал мысленно перевёл казённые фразы гоюй на байхуа: «крестьяне просили не забирать у них последнее, и за это были убиты».

Он тяжело вздохнул. Пламя в бронзовой лампе дрогнуло, отбросив на лицо генерала глубокие, рваные тени, отчего тот показался совсем старым и безмерно усталым.

В полумраке комнаты угадывались очертания скромной, но дорогой обстановки. Выцветшие и потёртые карты на стенах. Сандаловая подставка с мечом, повидавшим немало крови. Старинный столик для игры в сянци.

Зная крутой нрав старого генерала, никто из присутствующих не посмел нарушить молчание.

– Ну, и что думаете? – спросил генерал.

– Разрешите доложить, Цзинь дашуай! – вытянувшись в струнку обратился к нему старший офицер Джин. Его широкое, квадратное лицо с тяжёлой челюстью, казалось, было высечено из гранита. Старый, плохо заживший шрам на скуле старого вояки только увеличивая сходство с камнем.

– Да говори уж, – махнул рукой генерал, – не до формальностей сейчас.

– Так точно, – выпалил по привычке Джин сяовэй, после чего осёкся, и перешёл на нормальную речь, – Это уже третье восстание, жёстко подавленное в этом году. Народ негодует, народ ропщет. Это хороший шанс для ответного удара, драгоценный дажэнь. – И офицер невольно сжал кулаки, словно готовясь к скорому бою.

– Дядя, вы позволите? – слово взял Цзинь Вэйчэнь, племянник почтенного генерала. Несмотря на молодость, он уже носил звание цаньцзюня и состоял советником в штабе прославленного дяди, где его острый ум ценился не меньше, чем опыт старых военачальников.

Тонкие, аристократичные черты лица, спокойный, ясный взгляд и манеры, выдававшие скорее учёного, чем солдата. И тем весомее прозвучали его спокойные, взвешенные слова.

– При всём уважении к Джин сяньшэну, – Вэйчэнь учтиво склонил голову перед старшим офицером, – сейчас не лучшее время для боевых манёвров. Наш шанс ещё не пришёл.

– Если ждать подходящего шанса, перемен к лучшему не наступит никогда! – офицер Джин решительно двинулся на Вэйчэня.

Тот в молчаливом защитном жесте лишь вытянул вперёд ладони рук. Генерал Цзинь, с любопытством наблюдавший за этой немой сценой, положил фигуру для сянци на доску, и сказал:

– Ты хладнокровен и умён не по годам, племянник. Из тебя со временем выйдет выдающийся полководец, достойный сравниться с легендарным Кунмином. Иногда ожидание ошибок противника – лучшая стратегия. Но увы, я не молодею, и с каждым годом мои шансы вновь увидеть Чжунъюань сильной и процветающей страной стремительно тают.

– Не говорите так, дядя! В вас течёт кровь славного рода Цзиней. Вы ещё проживёте сотню лет, и увидите всё своими глазами!

– Мне больно видеть упадок Империи, Вэйчэнь. Когда много лет назад маги помогли выстоять в войне против варваров с Запада, мы ликовали и возносили их до небес. Мы доверили им наше будущее. Мы верили, что грядёт эпоха просвещения и мудрости. И посмотри, где мы оказались в итоге? – Теперь мы в полной темноте.

Генерал Цзинь снова тяжело вздохнул, а потом продолжил:

– Между тем, народ, простые люди, так и не увидели светлой жизни. Увы, маги не прошли проверку славой.

– Но маги сильны, дядя. У них есть деньги, вэйбины, поддержка двора… – возразил Вэйчэнь.

– Всё это прах. Есть сила повыше. – Генерал Цзинь смотрел сквозь племянника, куда-то в пустоту. – Когда крестьяне голодают, а реки выходят из берегов, это не заурядный неурожай. Это говорит само Небо. Оно подаёт знак, что правитель утратил добродетель и больше не имеет права властвовать. А правителя, которого покинуло Небо, не спасёт никакая магия.

– Я не верю в знаки, достопочтенный дашуай! Мы – военные, за нами сила! И наша задача – вернуть порядок в стране! – не унимался офицер Джин.

– Мне нужно поразмышлять об этом в тишине и уединении, – сказал генерал Цзинь, – взвесить все риски, просчитать варианты. А теперь идите; но будьте осторожны, чтобы вас не задержали вэйбины.

Когда все ушли, и генерал Цзинь остался один, он подошёл к столику, достал из ящика лист рисовой бумаги, кисти и тушь. После минутного раздумья он вывел на бумаге иероглиф 忍 (rěn, «Терпение»), убрал принадлежности для письма, и аккуратно погасил лампу.

Для Цзинъи мир в этот вечер был соткан из света и радости. Бумажные фонари – красные, золотые, в виде карпов и драконов – покачивались и плыли над улицами, превращая столицу в волшебную реку света. Воздух пах имбирным печеньем, фруктами в карамели и благовониями.

В её руке мягко покачивался простой бумажный фонарик в виде белоснежного кролика, купленный Лэем у старого мастера. Его неяркий, тёплый свет озарял их лица.

Они остановились у моста, глядя на отражение огней в тёмной воде канала.