Дознаватель - стр. 3

Факт его личного признания перевешивал все доводы к продолжению следствия. Другой работы хватало. Время стояло горячее.

Дела оттеснили произошедшее на отдаленный план.

Одним июльским вечером я проходил в сумерках по улице Клары Цеткин. Гулял перед сном. Почему-то выбрал новый маршрут: от своего жилья – к реке Стрижню. Возможно, потянуло посмотреть на военный госпиталь, в котором долгое время лежал, залечивая ранения фронта после победы, и где судьба счастливо свела меня с моей женой Любочкой. Она работала там санитаркой в хирургическом отделении.

И вдруг у калитки дома двадцать три мелькнула ясно видная тень. Тень напомнила мне гражданку Воробейчик. Я ни на минуту не засомневался, что это именно она закрыла калитку, именно она оглянулась и посмотрела на меня взглядом.

Калитка захлопнулась, изнутри грюкнула щеколда.

Я двинулся дальше своим путем. И, конечно, понял, когда преодолел неожиданность, что передо мной предстала какая-то родственница, приехавшая на место по наследству. Событие, как говорится, не стоило и выеденного яйца.

Но сходство так меня поразило, что интерес во мне поднялся значительный.

Следующим утром я пришел к дому на улице Клары Цеткин. Калитка была приоткрыта, так что на двор я проник законно.

Постучал в дверь. Открыла старуха еврейского вида. Настолько еврейского, что даже платок был у нее заправлен по-еврейски за уши и уже потом завязан, как у людей, под подбородком.

В доме стоял хороший дух – наподобие хлеба или печива. Так как кухня находилась прямо у входа, на столе я сразу отметил большие круглые тонюсенькие коржи, вроде прошитые насквозь дырочками. Колесико на деревянной ручке для такого равномерного прокалывания находилось там же. Старухин передник весь в муке, мука на полу.

Я не мальчик и знал, что это называется «маца». Специальная пища для ихней Пасхи. По жизненному опыту, а также по роду своей деятельности я знал, что подобная Пасха прошла. К тому же изготовление мацы не то что не приветствовалось советскими органами правопорядка, а осуждалось на примерах, дорого стоивших нарушителям. Вплоть до тюремного заключения на длительные сроки.

Еврейский национализм есть еврейский национализм. Ничего не поделаешь.

Показал удостоверение, назвался. Старуха что-то буркнула и позвала внутрь дома: – Евка, иди! До тебя пришли! Из-за занавески-ришелье на меня стала надвигаться вроде мертвая гражданка Воробейчик Лилия. Но ясно ж: та самая женщина, которую я вчера разглядел в темноте, между прочим, живая. Она была в комбинации, я таких много наблюдал в Германии в сорок пятом году.

Она подошла ко мне без стеснения, хоть находилась совершенно непричесанной и босой.

Спросила:

– Что надо?

Я повторил свое имя и должность, предъявил удостоверение.

Она внимательно прочитала, тогда еще разрешалось давать документ в чужие руки:

– Цупкой Михаил Иванович. Капитан милиции, – читала вслух, нарочно каждую букву отдельно.

Женщина обсмотрела меня взглядом с головы до ног и что-то хотела добавить от себя к тому, что увидела в документе.

Но я не позволил. Попросил ее паспорт.

Она принесла. И опять не оделась и не пригладила рыжие волосы.

Когда она протягивала паспорт, я отметил, что и под мышками у нее волосы тоже светлые. Да. Густые и светлые. Мне стало за нее стыдно. Что она так.