Дознание капитана Сташевича - стр. 50
Судя по всему, майор Бабр в разговоре «по душам» со своим бывшим начпродом проявил бездну обаяния. Забившийся в угол тюремной койки бедолага Ефимыч смахивал сейчас на африканца, безжалостно искусанного дикими саванными пчёлами. Физиономия сизо-чёрная, глаза заплывшие, губы огромные, неестественно пухлые, словно вывернутые наизнанку. Особо колоритно смотрелись над этими негроидными губами роскошные будённовские усы Гришани. Впрочем, за последние пару часов, бурно проведённых их хозяином, красота могучей растительности изрядно поникла.
Сташевич с неприязнью покосился на Бабра. Оседлав табуретку, тот устроился посреди полутёмной одиночки.
«Варвар! Никакого понятия о психологии допроса. Один примитивный мордобой! Хорошо ещё, что не пытки», – мысленно осудил методы начальства Андрей.
Однако с фактом ему пришлось согласиться: как ни печально, но простые методы бывают порой весьма эффективны.
Майор был без кителя, в одной шерстяной исподней рубахе поверх галифе. Левый рукав закатан, костяшки огромного волосатого кулака сбиты. Начлагеря своей здоровой левой клешнёй, как оказалось, – вполне боевой, потирал рану под правым плечом. Через бинты и ткань нижней рубахи просочилось пятно крови. У ног Бабра лежал развязанный баул Гришани. А на развёрнутой газете красовалась нехитрая снедь: пяток варёных яиц и кирпич чернушки. Главным было иное: аппетитная, исходящая янтарным жиром крупная тушка копчёного байкальского омуля.
«Проголодался, что ли, наш тигро-медведь от трудов праведных?! – не без опаски покосился Андрей на своего начальника. – А что?! Зверю зверево»!
– Ты это, не косись на меня, капитан. А то, не ровен час, окосеешь. Интеллигенция, дрыть её, – перехватив взгляд Сташевича, хрипло прорычал Бабр. – Лучше погляди, какую начинку наш Ефимыч для омулька своего удумал!
Бабр хмуро мотнул башкой в сторону разложенных на газете закусок. Сташевич только сейчас заметил совсем маленький кожаный кисет, лежащий между чёрным хлебом и варёными яйцами. Он был таким же золотисто-рыжим, как и распотрошённый на газете копчёный омуль.
– И что же в нём? – адресуя вопрос Бабру, осторожно поинтересовался Андрей.
– А я почём знаю? – вопросом на вопрос ответил майор. – Вот Ефимыч, дрыть его, сам мне этот тайничок выдал, он и знает, что там! А мне-то откуда знать?!
Забывшись, майор при этом попытался пожать могучими плечами, но тут же скривился от боли в ране.
– Вдруг там что ценное! Может, бриллианты-камешки! – не без ёрничества продолжил Бабр. – Как без понятых-то! Нельзя! К тому же, Андрей Казимирыч, я сам тебя дознавателем в этом деле назначил. Тебе и банковать!
Пришлось действовать по всей законной форме. Впрочем, Андрей именно за это всегда и ратовал. На глазах у понятых и свидетелей Сташевич вытряхнул из кисета его содержимое.
На ладонь капитана выскользнул небольшой увесистый овал…
– Камея?! – не без разочарования удивился Андрей. Честно говоря, он надеялся увидеть что-нибудь более эффектное.
А про себя возмутился: понятно было, если бы здесь оказался какой-нибудь крупный бриллиант. Что-нибудь вроде коллинзовского «Лунного камня»38 или, на худой конец, горсть крупных необработанных алмазов. Чёрт их дери, самоцветов! Ну ладно – самородок! Ну, золотой песок! Хотя! Весу в этом золоте было бы не так уж и много! Но камея?! Не идиот же Гришаня, чтобы из-за такой малости брать на душу две жизни, к тому же одну из них детскую?