Дознание капитана Сташевича - стр. 23

Сташевич поднял мальчика на руки, заглянул в его небесно-голубые, кажущиеся такими странно-знакомыми глаза, и со всей серьёзностью ответил:

– Конечно, сынок. Мы теперь всегда будем жить вместе!

Тем же вечером Андрею пришлось заступить в ночное дежурство по лагерю. Находящийся в доме полевой телефон зазвонил – провод от него тянулся прямо из-за лагерной колючки. Там, в помещении диспетчерской караульной службы, находился небольшой коммутатор, созданный стараниями Бабра и руками пленных немцев-связистов.

Это чудо технической мысли связывало два десятка абонентов из числа лагерного начальства и старшей обслуги. Достаточно было снять с рычага трубку, как в дежурке загоралась сигнальная лампочка вызывающего номера и раздавался звонок.

Дежурный офицер сообщил капитану о том, что младший лейтенант Рогозин заболел и придётся подменить его.

«А, чтоб тебя! Холера ясна! – мысленно выругался Андрей. – Знаем мы его болезнь…»

Капитану было порядком не по себе. Наверное, оттого, что в первую же ночь совместной жизни он оставлял свою новую семью в доме одну. Причём именно в этом доме.

Сташевич и его жилище невзлюбили друг друга с самого начала. С той первой ночи, когда «добрый старый дом» «порадовал» его тяжким ночным кошмаром в честь новоселья своего хозяина. Не слишком задумываясь над первопричиной, Андрей с той поры стал инстинктивно избегать ночёвок под этой крышей. Он практически переселился в бревенчатое здание лагерной администрации, на облезлый дерматиновый диван в своём «кумовском» кабинете.

В начале второго ночи, завершив с караульными очередной обход лагеря, капитан позволил себе расслабиться. Он снял китель с портупеей и прилёг с книжкой на кушетку в соседней с дежуркой комнате. Только лишь он задремал, как раздался короткий звонок. Андрей накинул китель и заглянул внутрь лагерной диспетчерской. Старший сержант, его помощник, сладко спал, положив голову на стол, на удобно скрещённые руки.

Снова зазуммерил звонок. Зажглась крохотная красная лапочка, кроваво осветилась блеклая карандашная надпись под ней – «Капитан Сташевич».

Встревоженный Андрей сорвал трубку и почти прокричал:

– Даша?! Что случилось?!

В ответ он услышал лишь глухой всхлип. Затем прерывающийся детский голос прошептал:

– Па-па! Там! Там ма…

В трубке едва слышно, словно из дальнего далека, донёсся до Андрея сдавленный женский крик:

– А-а! Не-ет!

Не помня себя, Сташевич метнулся в соседнюю с дежуркой комнату. Там он вытащил из висящей на стуле в портупее кобуры свой тяжеленный ТТ, подхватил заодно ППШ сержанта и, распахнув плечом дверь, бросился со всех ног к лагерным воротам, к своему проклятому жилищу.

– Кто посмел? Кто напал? Лесные звери пробрались в дом? Медведь? Росомаха? – хаотично, сбиваясь вместе с дыханием, мелькали в его голове панические, ужасные масли. – Нет, не лесные! Гораздо хуже! Двуногие звери! Беглые зэки! Уголовники! Напугать! Надо спугнуть! Пока они не…

Сташевич поднял ствол своего ППШ к небу и яростно нажал на курок. Заплясал в руках круглый диск автомата. Длинная очередь разорвала ночную тьму. Через считанные секунды на постах и разбуженные в питомнике яростно залаяли сторожевые псы, взвыли лагерные сирены. Заскользили по крышам бараков лучи мощных, установленных на вышках прожекторов. Словно тараном, капитан собственным телом вышиб тяжёлую дубовую дверь староверческого жилища. Вынес вместе с косяком, позабыв в горячке, что открывалась она всегда не внутрь этого проклятого дома, а на себя…