Дожди-пистолеты - стр. 14
Профессионализм как рос? В тех условиях он не очень как-то рос. Заниматься особых возможностей не было. В этой «Радуге» время было все расписано. Так что чаще мы тусили. Брали гитары и шли во Францию. В центре Таганрога был сквер, мы его называли Франция. Почему? Ну а ты-то как думаешь почему? Почему мы не называли его Собачеевка или Урюпинск? Потому что Франция – это прекрасно! Богема, шарм.
Там собирались неформалы – человек по пятьдесят. Бывало, по сто. А скверик очень маленький, открытый, с фонтанчиком. Там сходятся две главные улицы – Ленина и Греческая (раньше Интернациональная), где проститутки стоят. И на пересечении этих улиц – парк Горького, а с краю маленький скверик с фонтаном. Там все время было несколько гитар. Были всегда девчонки. Люди играли, пели песни. Ставили коробку для мелочи. Играли по очереди, менялись. Тусили, словом. На вырученные деньги брали вино и спускались к морю. Десять минут ходьбы. И там выпивали, терли, пели песни. Кто-то с кем-то крутил. Жгли костры. Утром расходились. Часто туда приезжала милиция и винтила народ.
Забирали в милицию часто. И с компанией, и по одному. Больше не по делу, а для отчетности. Писали заявление о хулиганстве и просто отпускали. Все для галочки. Много было историй, когда забирали в милицию. Посидим в отделении полчасика – и на свободу с чистой совестью. Мы что-то там подписывали типа «больше такого не повторится». И отпускали. По сути, ни за что, а формально – хулиганство. Нет, мы не дрались, просто громко матерились на улице. Составляли протокол, внизу него подписываешься – и на выход. Такая работа была у милиции. Меня там знали оч-ч-чень хорошо, не удивлялись новой встрече, здоровались даже. Один раз в колледж приходила бумага, но все как-то замялось. Что такого? Ничего плохого в этом нет. Если б я украл там…
Вот тебе пример. Шли мы как-то из театра, обсуждали спектакль «Эзоп»: как этот Эзоп поступил, в чем мораль и т. п. Вдруг подъезжает милицейская машина, нас забирают. За что? Сказали, что мы громко ругаемся матом. Нас забрали, отвезли в кутузку, в отделение, написали заявление, рассказали два очень пошлых анекдота и отпустили. Вот так.
Как раз после того случая нас вызвали с родителями в детскую комнату милиции в нашем районе. Меня и Ивана. Мы-то взрослые люди практически. Нам по шестнадцать-семнадцать лет было. Но все равно вызвали, чтобы родители заплатили административный штраф и чтобы им прочитать нотацию. И мы садимся в трамвай с мамами, сейчас типа начнется. Мамы о чем-то друг с другом трещат. Приезжаем, заходим в кабинет. Там сидит тетушка лет пятидесяти-шестидесяти, такая вся правильная, в очках. Мымра. Мы сидим вчетвером напротив нее, и она начинает читать мораль: «Вы знаете, алкоголизм… все дела… а кем они вырастут? Почему не следите за своими детьми? Сегодня они ругались матом, а завтра они станут преступниками! Нужно следить за воспитанием детей! Как не стыдно!»
Мы сидим, втыкаем. А напротив нас на стене висят разные агитационные плакаты типа «Мама, не пей!». И висит среди них один плакат здоровый: на черном фоне желтый цыпленок, а вместо лапок у него – два штопора. И что-то написано. Мы переглянулись с Иваном, и у нас началась истерика. Мы начинаем давиться – ведь нельзя же смеяться. А мамы все поняли, тоже сидят и сдерживают смех, их тоже давит слегка.