Дождь Забвения - стр. 43

– Верити Ожье? – спросила Рингстед.

– Да ради бога, бросьте! Вы знаете, кто я.

– Проверь ее! – приказала Рингстед.

Молинелла встал, вытащил похожий на авторучку предмет. Не успела Ожье и глазом моргнуть, как агент припер ее к двери, раздвинул пальцами веко и нацелил авторучку в глаз. Сетчатку окатило ярким сине-зеленым светом, голову пронзила боль.

– Она, – подтвердил Молинелла, отпуская Ожье.

– Да вы же прекрасно знаете, – произнесла Верити, тряся головой, пытаясь избавиться от зеленой пелены, повисшей перед глазами. – Мы уже встречались. Неужели не помните?

– Садитесь! – приказал Молинелла. – Вы должны узнать многое.

– Да перестаньте! Мы только что покинули порт. До Марса еще пять дней.

– Пяти дней не хватило бы, даже если бы мы располагали ими, – изрек агент, глядя на Ожье с бесстрастностью манекена. – Наше время драгоценно. По соображениям безопасности ваш инструктаж должен завершиться сегодня.

– А разве вы не полетите на этом корабле до Марса?

– Полетим, – подтвердила Рингстед. – Как вам, несомненно, уже объяснил Калискан, прогры возьмут этот корабль под наблюдение. Они проверяют все дальние коммуникации ретров. Мы не можем высаживать или принимать пассажиров на борт в середине полета, не привлекая внимания, – а его мы привлекать не хотим. Совсем.

– Хорошо. Так в чем причина спешки?

– Дверь закрыта? – спросила Рингстед, заглядывая Ожье через плечо. – Отлично! Пододвиньте стул и сядьте.

– Прежде всего я должен кое-что показать вам, – сообщил Молинелла.

Он вынул из того же кармана, где была ручка, матово-черный цилиндр, похожий на сигарный футляр. Свинтил крышку и вынул шприц, заполненный ярко-зеленой жидкостью.

– Ожидая корабль, вы ели и пили в секции Бюро по чрезвычайным ситуациям, находящейся в ведении Калискана, – сообщила Рингстед.

– Я в курсе, – хмыкнула Ожье.

– Вы не знаете того, что в питье и пищу были добавлены безвредные химические маркеры. Они проникли в ваш мозг и вошли в контакт с новыми невральными структурами, а проще говоря, со всеми новыми воспоминаниями, в частности с воспоминаниями о визите к Калискану.

– Состав в этом шприце реагирует с маркерами, заставляя их разрушать невральные структуры, – добавил Молинелла. – Это не причинит существенного вреда организму, но вы не вспомните ничего из сообщенного Калисканом – и ничего из того, что собираемся сообщить мы. Вы вообще напрочь забудете последние несколько дней. Конечно, мы используем состав лишь при крайней необходимости.

– И если я не справлюсь или просто буду слишком действовать вам на нервы, то проснусь с дырой в памяти?

– Что не слишком поможет вам на трибунале, – заметил Молинелла. – Но будем надеяться, что до этого не дойдет. Ведь правда, ни к чему такие крайности?

– Не то слово, – согласилась Ожье с преувеличенной вежливостью. – Но вы пока не сказали, зачем нужно слушать вас, причем именно сейчас.

– Причина в том, что через день вы останетесь единственным человеком на корабле, кто будет помнить нашу беседу, – терпеливо объяснил Молинелла. – И это не значит, что мы с агентом Рингстед покинем корабль.

Агент вложил шприц в футляр и вернул в карман, затем легонько его погладил.

– Если после инструктажа вы заметите нас среди пассажиров, считайте просто случайными попутчиками. Расспрашивать будет бессмысленно, мы ничего не вспомним о вас и об этом разговоре. Ровным счетом ничего.