Дойти до горизонта - стр. 18
«Просто смешно! Ха‑ха, – вынужденно смеюсь я сам над собой. – Но лучше бы его не раздражать – море. Но почему? – возмущаюсь я собственной беспросветной дремучести и нежеланию понимать элементарные вещи. – На всякий случай. А Сережку море простит. Это ж он не со зла, по дурости!» – вновь продолжаю я игру, правила которой нарушать не решаюсь.
Но море не прощает допущенной Салифановым бестактности. Две волны налетают с кормы, упруго хлещут по его ногам, выбивают подошвы ботинок с настила, и он, потеряв равновесие, шлепается на плот. Третья волна аккуратно подкрадывается сбоку, приподнимается, рассматривая сухую пока еще жертву, и накрывает Сергея пенным гребнем. Все! Теперь на нем не найти сухой нитки. Стоя на коленях, Салифанов мотает головой, отплевывается, освобождая рот от забортной воды и накопившихся, но доселе не использованных ругательств. Знает он их, похоже, немало. При других обстоятельствах я, бросив все дела, схватил бы ручку и набросал подробный конспект его речи, который в дальнейшем лег бы в основу книги под названием «Фольклорные особенности разговорного языка нижних чинов в старом флоте».
Справедливости ради надо сказать, что говорил Сергей не очень внятно, то ли от дефекта дикции, вызванного попаданием воды «не в то горло», то ли из‑за присутствия на борту особ женского пола. Но эмоциональность, с которой он это делал, покоряла. Персонально море он уже предпочитал не задевать.
– И пусть отсохнет язык и все прочее, что может отсохнуть, у любого, кто скажет про море хоть одно xopoшee слово… – Далее неразборчиво, и снова:
– И пусть к нему по четыре раза в день приходит в гости теща, а в выходные дни чаще. И пусть… – Правой рукой Сергей безостановочно шарил вокруг себя, пытаясь нащупать сорванные волной очки.
Неожиданно он замолк. Очки нашлись, но пользы от них – как мертвому от горчичников. Через оба стекла расползлись мелкие, паутинообразные трещины. Все же Сергей напялил их на нос, долго смотрел вокруг и, наконец, попросил:
– Женщины, закройте уши, я, кажется, буду ругаться! Я его понимаю, очки – это самое больное место близоруких людей. Ладно, мои – минус три, тут еще можно потерпеть, хотя на роль впередсмотрящего претендовать уже нельзя. Но салифановские – минус семь! На его месте я бы не только ругался, я бы снял ремешок со штанов и отстегал бы море по первое число.
– Этого я морю никогда не прощу! – начинает Сергей, но высказаться до конца ему не удается. В носу плота, за гротом, что‑то оглушительно хрустит, плот сильно дергает. Я непроизвольно зажмуриваю глаза, но тут же снова их открываю. Все! Амба!
– Стаксель! – протяжно закричала Войцева, несколько раз быстро ткнула воздух перед собой указательным пальцем. – Стаксель сорвало!
Передний стаксель – парус, оборвав шестимиллиметровый капроновый шкот, освободился от сдерживавших его сил, заполоскал, защелкал свободным концом, сотрясая мачту. Сейчас полопаются швы или посрезает мачтовые шпильки. Я вскочил на ноги. Кеды надевать не стал – некогда. Пока со шнурками воевать будешь, каркас вибрацией разнесет вдребезги. До мачты добрался в два прыжка. Сдавленно охнула Монахова – кажется, я успел протоптаться по ее ногам. На носу плота расстеленных спальников, естественно, не было, настил больно врезался в ступни. Я ступал согнувшись, нащупывая пальцами ног дорогу. Сзади шумно дышал в затылок Васеньев. Подобрались к разбушевавшемуся парусу. Тут дел на три минуты. Я облегченно вздохнул. Даже кольца не оборвало. Парус поймать да подвязать новый шкот.