Доверься, он твой - стр. 5
Такие же розочки она видела на осколках белого фарфора, когда опустила глаза и посмотрела на кухонный пол. Надо же – вдребезги. В точности как жизнь с мужем, который подарил две одинаковые кружки перед свадьбой. Она так полюбила их, что, даже расставшись с ним, не разлюбила кружки. Не позволила себе соединять чувства к ним с чувствами к дарителю.
А вчера разбила вторую. Она стояла над ней так же, как двадцать второго января. И так же за окном падал снег, хотя ему не положено это делать в апреле.
Но вчера, выметая осколки, испытывала другое чувство: что-то закончилось, она от чего-то освободилась. Не значит ли это, что образовалась не пустота, а место, на котором возникнет что-то новое?
Водитель приоткрыл окно, Катерина уловила в воздухе можжевеловый запах, хотя, казалось бы, откуда ему взяться на дороге. Потом увидела картонную отдушку – она качалась от ветра над передним стеклом. Катерина скосила глаза и снова столкнулась с глазами «матиза». Помыть не мешает – и фары, и корпус. Помоет. Скоро.
Собственное спокойствие, не напускное, не по внутреннему приказу, а неподдельное, настоящее, нравилось и удивляло. Как приятно – не отвечать за себя! А так не похоже на нее – взять и доверить свои проблемы чужому человеку. Самой сидеть рядом, смотреть по сторонам, дать мыслям расслабленно перетекать от одного к другому. Без тревоги, утомившей ее. Совершенно ясно, что разбитые кружки, внезапный каприз машины – результат постоянной неутихающей тревоги. Что ж, ничего удивительного. Она давно жила как на автопилоте.
Зеленые ворота стоянки возникли слишком быстро. Она поморщилась от неудовольствия. Двадцать минут – и конец пути. Снова сама себе хозяйка.
Катерина вышла из кабины. Могучий мужчина спустил «матиз» на асфальт, в одно движение вкатил в металлический бокс. Она расплатилась с ним, дала на чай, заметно озадачив щедростью.
«Бычок» уехал. Катерина, закрывая двери гаража, привычно подумала, что пора покрасить стены. Перекрыть другим цветом, например, оранжевым, этот темно-белый. Но, повесив замок на двери, тотчас забыла о своем желании.
Возле будки сторожа потягивался Филимон. Отряхнув мохнатую морду, насупился и посмотрел на Катерину из-под зеленоватых бровей.
– Филимон, какой ты весенний. – Катерина наклонилась к нему. – Откуда такой цвет, а?
Она любила этого пса больше всех за независимый характер. Он тоже выделял ее из толпы. Она знала, что дело не в сахарных косточках, которые приносила ему, не они были причиной, а родство душ.
Катерина перебирала его пыльную шерсть, ворошила, гладила, а рука чувствовала, как уходит напряжение из его тела. Почти так же, как уходило из ее тела, когда она переложила заботу о машине на другого человека.
– Пока, – сказала она Филимону и вышла за ворота.
Порыв ветра со снегом заставил снова натянуть на голову шарф. Он был желтый, с белыми мелкими ромашками по полю. Катерина поежилась на открытом всем ветрам пустыре. Пронизывающий ветер леденил тело.
Вот оно, то самое место, где она получила телефон эвакуатора. Она улыбнулась. Полезное место.
Быстро дошла до своего подъезда, взлетела на лифте на восьмой этаж, открыла дверь ключом, вошла.
Взгляд уперся в коричневый шкаф, на душе потеплело. Она дернула молнию куртки, сбросила шарф, не сводя глаз со шкафа. Какой он все-таки красивый. Его покупал еще дядя Миша, брат бабушки, сразу после войны. Теперь его с радостью схватили бы антиквары. Да кто им продаст!