Доспехи совести и чести - стр. 6
– Доброе утро, да, спасибо, но не отвлекайтесь. Я пока еще осматриваюсь, – ответил Михаил Иоганович, но был так голоден, что приступать к делам был не только не готов, но и не имел на это никаких сил, ведь со вчерашнего обеда не ел ни крошки, так что постояв немного сурово сдвинув брови, скорее для вида нежели для дела, вскоре ретировался.
Голова гудела, словно с похмелья. Он посмотрел на себя в зеркало, волосы взъерошены, под глазами пролегли темные круги, спал, спал, а проснулся уже уставшим, и таким не свежим, будто пыльный мешок, провалявшийся всю зиму в сенцах.
Совсем беда.
– Голубчик, – обратился он к работнику, досадуя, что не спросил, как того зовут, – а есть ли здесь баня в именье?
– Есть, Ваше сиятельство, как же ш, нету, как же ш, именье без бани. Велите истопить?
– Да, будь так добр, истопи к вечеру. А то я как черт с луны, мною, только барышень пугать.
Мужик, засмеялся, оценив шутку, но спохватившись, испуганно посмотрел на хозяина.
Мейер улыбнулся и подмигнул тому, в знак одобрения.
Продолжить знакомство с именьем Михаил Иоганович решил с кухни, и не даром, ведь запах оттуда доносился почти неземной.
Кухаркой оказалась приземистая крестьянка, по ее испещренному морщинами лицу, тяжело было понять возраст, но тело было крепкое, а плечи прямые, значит ей не так уж много лет, – подумал Мейер. На его счастье, женщина оказалась молчалива, но трудолюбива, а каша из печи, томленая не меньше двух часов, показалась Михаилу Иогановичу самым вкусным, что он когда либо ел. И здесь и сейчас, черпая ее ложкой и припевая молоком, он почувствовал себя на месте, будто целую вечность его гоняло по пустыне, как перекати поле, и наконец, зацепившись за землю, обретя под ногами почву, пожалуй, первый раз в жизни он почувствовал что дома, и именно сейчас, может и должен пустить здесь корни.
До вечера делать было нечего, так что, желая себя чем-нибудь занять, вместо того, чтобы слоняться по дому, лишь мешая работать другим, Мейер решил обследовать окрестности. Именье было небольшим, однако земли в нем было не мало. К земледелию он, правда, интереса никогда не имел. Земля для него всегда была не больше чем твердь, на которой можно стоять двумя ногами и не падать, но вот сады, сады он любил, и как любой сломленный человек, искал источник, что стал бы ему живительным, залечил раны и принес успокоения, и скорее по наитию, нежели от разума, едва ли осознавая в полной мере, что есть лекарство, он стремился на природу, туда, где тишину и покой нарушают лишь треск веток под ногами, свист сойки, да назойливое жужжание разной мошки, туда, где природа врачует душевные раны лучше любого лекаря.
Словом, отдав работникам все необходимые распоряжения, он решил отправиться на прогулку. Правда перед выходом все же решил посмотреться в зеркало, и от увиденного, едва не рассмеялся, а затем чуть не заплакал, ибо вид он имел не только смехотворный, но и жалкий.
– Ей, Богу, бездомный, – подумал он, потирая лицо рукой, словно пытаясь разгладить его и привести себя в порядок.
Одежда была чрезвычайно мятой, хотя и чистой, впрочем, если б только одежда, кажется даже на щеке еще красовались следы от подушки, а волосы, волосы торчали в разные стороны, будто клок желтой соломы, как у домового. – Что ж, в каждом доме должен быть домовой, – заметил он, невольно рассмеявшись, вот только с горечью, находя всю эту ситуацию одновременно не только комичной, но и трагичной. Еще несколько месяцев назад, он помнил себя, франта, в бальном зале, в черном сюртуке, с белоснежным пластроном, на нем перчатки, в нагрудном кармане золотые часы, как право слово непредсказуема эта жизнь, сегодня ты на вершине, а завтра и до подножия не дошел. Ну что ж, едва ли в этом лесу, водятся другие звери, окромя его самого, стало быть, и не велика беда, ежели он с таким диковатым видом, словно бурый медведь, по лесу побродит, – подумал Мейер и несмотря ни на что отправился гулять.