Дороже самой жизни (сборник) - стр. 26
Я сказала, что не хотела выходить в город, чтобы не наткнуться на Мэри.
– Потому что я пропустила ее представление.
– Ну, если ты хочешь кроить свою жизнь в угоду Мэри…
Меню ужина было то же, что и в прошлый раз. Отбивные, картофельное пюре, только вместо консервированного горошка – консервированная кукуруза. На этот раз он позволил мне помочь ему с ужином и даже попросил накрыть на стол.
– Кстати, и узнаешь, где что лежит. У меня, по-моему, все довольно логично разложено.
В результате мне удалось посмотреть, как он орудует у печи. Я смотрела на сосредоточенность, скупые точные движения, и у меня внутри то рассыпались искры, то все холодело.
Мы только начали есть, когда в дверь постучали. Он встал, отодвинул засов, и в дом ворвалась Мэри.
В руках у нее была картонная коробка. Она поставила ее на стол, сбросила пальто и оказалась в красно-желтом костюме.
– Запоздалое поздравление с Днем святого Валентина! – провозгласила она. – Вы не пришли на мой концерт, так что я принесла концерт вам на дом! И еще подарок принесла, в коробочке.
У нее было отличное чувство равновесия – она по очереди скинула сапоги, стоя на одной ноге. Отбросив их пинком с дороги, она принялась скакать вокруг стола, распевая жалобным, но сильным молодым голосом:
Доктор вскочил сразу, когда она еще и запеть не успела. Он с чрезвычайно занятым видом встал у печки, соскребая жир со сковородки, на которой только что жарились отбивные.
Я захлопала:
– Какой прекрасный костюм!
Костюм действительно был прекрасный. Красная юбка, ярко-желтая нижняя юбка, воздушный белый фартук, вышитый корсаж.
– Это моя мамка сделала.
– Даже вышивку?
– Угу. Всю ночь накануне сидела, до четырех часов, чтоб закончить.
Она снова принялась кружиться и топать, чтобы показать костюм. На полках звякали тарелки. Я похлопала еще. Мы обе хотели только одного. Чтобы доктор обернулся и перестал нас игнорировать. Сказал хоть одно вежливое слово – пускай сквозь зубы.
– И гляньте-ка, что у меня еще есть, – сказала Мэри. – Валентинское печенье.
Она оторвала клапан коробки, и там оказались печенья-валентинки в форме сердечек, с толстым слоем красной глазури.
– Великолепно! – воскликнула я, и Мэри опять запрыгала:
Доктор наконец повернулся, и Мэри ему отсалютовала.
– Так, – сказал он. – Достаточно.
Она не обратила внимания:
– Я сказал: «Достаточно».
– …В честь бравого капитана!..
– Мэри. Мы ужинаем. Тебя мы не приглашали. Ты понимаешь? Не приглашали.
Мэри наконец умолкла. Но лишь на миг.
– Ну и тьфу на вас тогда! Вы не очень-то вежливы.
– И еще тебе совершенно ни к чему это печенье. Тебе лучше вообще не есть печенья. А то станешь жирной, как молодая хрюшка.
Лицо у Мэри вспухло, словно она собиралась заплакать, но вместо этого она сказала:
– Кто бы говорил. У вас один глаз кривей другого.
– Достаточно.
– Я правду говорю.
Доктор нашел ее сапоги и поставил перед ней:
– Надевай.
Она повиновалась: глаза у нее были полны слез, из носу текло. Она громко хлюпала. Доктор принес ей пальто и не помог надеть, а только смотрел, как она неуклюже влезает руками в рукава и ищет пуговицы.