Дорогая Джозефина - стр. 22

Из других новостей: мама решила сдавать таунхаус в аренду, пока я не окончу университет. Она не будет его продавать. (Твоя пижама в безопасности!)

Мне стало легче, потому что я не хотела снова с ней ссориться. Мы всегда расходимся во взглядах, по крайней мере на словах. А говорим мы мало. Наши разговоры происходят по СМС, и обычно они касаются таких скучных вещей, как посещение стоматолога.

Не то чтобы я хотела телефонных звонков. Я больше предпочитаю наше взаимное безразличие.

Если бы она говорила больше, мне пришлось бы ей отвечать, а мне очень нравится молчать. Я не ненавижу маму. Я просто не доверяю ей. В этом есть разница. Ненависть означала бы, что я не хочу, чтобы она была в моей жизни.

Недоверие означает, что я отказываюсь позволять ей руководить мной.

Мой психолог в Стоунхилле посоветовала мне отпустить обиды. Она говорила: «Прости и забудь, Джози де Клэр. Это путь Господа». Наверное, тогда я была злой. Может быть, я и сейчас злюсь.

Просто… Мы можем простить, но не можем забыть. Тот, кто говорит обратное, не знал настоящей боли, поверь. Сердца – это мышца, а у мышц есть память. Поэтому, конечно, наши сердца не могут забыть. Они помнят то, что причиняет им боль. Они помнят, чтобы стать сильнее. Я думаю, именно поэтому мы должны помнить. Если бы мы забыли момент прощения, мы бы не получили силу, которая приходит с болью. А из всего плохого должно родиться что-то хорошее. Что-то. Что угодно.

Даже самое ничтожное хорошее.

Мама была расстроена, что я не позвонила ей после разрыва с Рашадом. Но она бросила папу и меня, так почему я должна сообщать ей подробности своей личной жизни? Она не взяла меня за покупками лифчиков на мой тринадцатый день рождения. Я пошла с папой, и это был странный день. Мама даже не знала о Рашаде, пока я не поставила статус в Facebook.

Я не забыла все эти годы без нее. В глубине души я, наверное, все еще та тринадцатилетняя девочка, умирающая от смущения, когда ее отец прижимал лифчики к груди. Неважно.

Испорченность – это новая норма.

Сегодня вечером я занималась разными странными делами. То, что началось как забота о себе, превратилось в саморазрушение. Я приготовила на ужин пиццу, а потом съела слишком много бисквитного торта Марты. (Она приносит еду по крайней мере раз в день.) Затем я покрасила ногти на ногах, что заняло меньше времени, чем ожидалось. Мне стало скучно, а когда мне скучно, ничего хорошего не происходит.

Я решила покрасить волосы, но мне не хотелось идти в магазин косметики. Однако благодаря папиной диете в детском стиле я нашла в шкафу упаковку клубничного Kool-Aid[2]. Ага. Я сделала то, о чем ты подумала, – смочила кончики волос в старом добром розовом Kool-Aid. Теперь я похожа на куклу Синди, которую тетя подарила мне на Рождество шесть лет назад.

Не волнуйся. Цвет поблекнет в течение следующей недели или около того. Норман сказал, что найдет подрядчика, который поможет мне с ремонтом. Я хочу сохранить оригинальные черты Кадвалладера. Не уверена, что мне это удастся. Это место – зона бедствия. Обои проросли плесенью. Предыдущий владелец покрыл пол в гостиной ковролином. И если этого недостаточно, то на чердаке я обнаружила недоброжелательно настроенных ворон.

Google рекомендует чучела или компакт-диски, чтобы избавиться от птиц.