Дорога в Омаху - стр. 20
– Бормотал что-то о каком-то Хауке, как он называл его, – опираясь головой на изогнутую спинку обитого парчой дивана, произнесла Элинор негромко, как бы размышляя вслух. – Сэм уверял меня, что это настоящий герой, военный гений, преданный теми самыми людьми, которые ранее восхваляли его как выразителя своих интересов. Они молились на этого Хаука, как на идола, но, когда он стал неудобен им, отвернулись. Он мешал им, несмотря на то, что реализовывал их фантазии и мечты. А все потому, что взялся он за дело не для вида, а всерьез, чем и поверг их в ужас: они осознали, что претворение в жизнь их фантазий может привести к самым нежелательным для них последствиям. Подобно большинству фанатиков, не нюхавших пороху, они боялись таких вещей, как возможные осложнения или смерть.
– А Сэм что?
– Он утверждал, что никогда не разделял взглядов Хаука и вообще не хотел иметь с ним ничего общего, но каким-то образом его принудили к сотрудничеству с этим генералом, однако как именно, этого я не знаю. Иногда, если ему хотелось просто выговориться, он придумывал какие-то невероятные истории, чистую чушь, вроде ночной встречи с наемными убийцами на площадке для гольфа. И даже называл гольф-клуб в окрестностях Лонг-Айленда.
– Лонг-Айленд – это в штате Нью-Йорк?
– Да. А еще я слышала от него, будто он выторговывал какие-то контракты на огромные суммы у изменников-англичан в Белгрейв-сквер в Лондоне, у бывших нацистов на птицефермах в Германии… и даже у арабских шейхов в пустыне. Кстати, шейхам этим, как следовало из его слов, принадлежали дома в районе тель-авивских трущоб, и во время йом-киппурской войны[18] они выступили против обстрела египетской армией их владений. Безумные истории, прямо скажу вам, Арон, просто бред какой-то!
– Просто бред какой-то, – слабым, едва слышным голосом повторил Пинкус, чувствуя, что в желудке у него образовался ком. – Если я правильно вас понял, он и сейчас рассказывает эти странные истории?
– Не так часто, как прежде, но да, рассказывает, когда находится в особо подавленном состоянии или, опрокинув лишний стаканчик мартини, который ему совсем ни к чему, выползает из своей берлоги.
– Из берлоги? Или, что то же самое, из пещеры, не так ли?
– Он называет это берлогой в шато, или шато-берлогой.
– Шато – это очень большой дом или замок?
– Совершенно верно. Так вот, время от времени он говорит об огромном шато в Церматте в Швейцарии и о своей «леди Энни» и «дяде Зио». Все это чистейшей воды фантазии! Или, точнее, галлюцинации.
– Хорошо, коли так, – пробормотал Пинкус.
– Что вы сказали?
– Да нет, ничего… И много времени Сэмюел проводит в своей берлоге, Элинор?
– Он, собственно, и не покидает ее, разве что иногда обедает со мной, но это случается крайне редко. Его апартаменты – в восточном крыле дома – изолированы от нас. Там отдельный вход и все, что надо: две спальни, кабинет, кухня и так далее. Имеется даже собственная прислуга – сколь ни удивительно, исключительно из мусульман.
– Фактически это его личные владения, – констатировал Пинкус.
– Совершенно верно. И он полагает, что ключи от его апартаментов только у него одного.
– А на самом деле это не так? – быстро спросил Арон.
– Боже сохрани, конечно же, нет! Люди из страхового агентства настояли в свое время, чтобы мы с Корой тоже имели туда доступ. И тогда однажды утром моя кузина украла связку его ключей и сделала дубликат… Арон Пинкус! – Элинор Дивероу смотрела прямо в глубоко посаженные глаза юриста, многозначительно поглядывавшие на нее. – Вы и в самом деле думаете, что можно что-то узнать, покопавшись в его шато-берлоге? И не нарушим ли мы этим закон?