Дорога в любовь - стр. 11
Вечером, когда стадо устало брело по пыльной деревенской улице, я бросала все дела и бежала открывать ворота. Побаиваясь крепких, изогнутых лирой рогов, я быстро взбиралась на перекладину и висела, как макака, наблюдая сверху за своей конкуренткой в девичьей красоте. Дашка медленно, тяжело перебирая ногами и глухо стуча копытами, вальяжно входила во двор, печальные глаза смотрели куда-то внутрь, в район тяжелого, раздутого живота, мерно раскачивались налитые сиськи, описывая округлую амплитуду. Я же, свесившись с перекладины, украдкой норовила погладить по гладкой, вздрагивающей спине. Дашка парно и тепло дышала, раздувала выразительные ноздри, а пушистые ресницы трепетали…
Из дома выходила бабушка, деловито вытирала руки белоснежным полотенцем, и я сладко замирала в ожидании своего долгожданного ежевечернего действа.
Бабушка приносила чистое эмалированное ведро, гулкое и белое внутри, проглаженные тряпки и кружку со сливочным маслом. Она начисто протирала Дашкины сиськи, при этом корова стояла, тяжело расставив ноги, отдувалась и периодически ласково посматривала на меня, чуть скосив прекрасные глаза. Я сидела, не сводя глаз под широким дедовым верстаком и вбирала, втягивала в себя запахи, шорохи и тихий вечерний свет.
Потом бабка смазывала сливочным маслом длинные сосиски–пальцы под коровьим животом, они прямо под ее руками набухали и почти лопались от полноты и натуги.
Подставив ведро она делала какое-то четкое и мастерское движение, уже тогда мне, девчонке, казавшееся слегка неприличным, и тугая, желтовато-белая струя со звоном била, стекая по стенкам и струясь.
Наполнив почти полностью ведро, бабка процеживала в кружку через чистейшую марлю густое, маслянистое и казавшееся мне жутко противным молоко, ждала когда я, давясь, выпью, и давала мне за этот подвиг тяжелую полновесную монету… В сарае чисто пахло свежей древесной стружкой и чем-то ещё, теплым и нежным. А сквозь щели проникали веселые вечерние солнечные лучи, в которых плясали тонкие пылинки.
Прошло …. дцать лет….
С ловким, сильным и стройным, загорелым мачо, обладавшим нежной, изысканной душой, писавшем стихи и певшим старинные романсы, который вдруг неожиданно вскружил мою шальную голову, мы собрались поехать на пару неделек в отпуск.
"Слушай, птица"– сказал он мне – "Мы проведем с тобой этот отпуск так потрясно, как ты никогда не отдыхала. Вот представь – в деревне всего десять домов. Вокруг лес, озеро, такое, что видно дно до последней песчинки, по берегу гуляют кони, ты сможешь утром ездить верхом. Мы будем жить в огромном доме у деда, у него пасека, свежий мед. Все свое, свежак! Я рыбу буду ловить, она там идет прямо в руки. Цветов – по пояс, запах чудесный! Купаться будем в озере голыми, там никого нет, одни русалки плавают"
Все это меня не сильно впечатлило, я до визга хотела на море и скуксилась.
"И у него корова, представляешь? Молоко парное будем пить и ягоды со сливками кушать на вечерней заре! С шампанским!"
Я прислушалась. В мой мозг, отравленный мечтами о дорогом курорте и куче нарядов, которые я приготовила еще с зимы проникло забытое слово. Корова! Время повернуло вспять, ниоткуда возник теплый, парной аромат, генетическая память – дело нешуточное и я дрогнула…
…Чемодан был набит разноцветными тряпками до упора, полупрозрачные сабо на тонком каблучке цвели огромными маками оттенка осатанелового пламени точно в тон полупрозрачному расклешенному сарафану. Эти две штучки заняли самое почетное место, но чего там только ещё не было. Мы с трудом захреначили чемодан в багажник и весело рванули навстречу прошлому и будущему. К корове.