Размер шрифта
-
+

Дорога солнца и тумана - стр. 32

Ответа не было; рядом урчал автомобиль; Джек подъехал ко мне и ждал. Я глядела на колеса с запекшейся грязью. Я привезла несколько бутылочек воды, шляпу, солнцезащитный крем и лакомства для Джумы. Они так и не пригодились, и мы повезем их назад.

– Как ты думаешь, сколько лет ему было? – спросила я, все еще сидя на земле. Ему могло быть два года, или пять лет, или десять, или двенадцать.

– Мы никогда этого не узнаем, – устало ответил Джек.

– Если бы полиция могла что-то сделать с этим, такого бы не произошло. Невозможно бороться с армией безымянных, безликих призраков. Если ты даже доберешься до них, они всего лишь посредники, работающие на колдунов, а у тех, в свою очередь, имеются богатые, влиятельные патроны. Родел, ты будешь иметь дело не с каким-то конкретным человеком и даже не с группой – это образ мысли, склад ума. И это самый опасный враг из всех.

– И мы так ничего и не сделаем? Просто смиримся с этим и поедем дальше? Потому что это не твое и не мое личное горе? Потому что это нас не касается?

– Да! Да, и прими это как данность! Как когда-то я сам был вынужден это принять. – Глаза Джека глядели на меня со жгучей горечью. – Потерять дочь – что может быть страшнее? Ты думаешь, я не хотел рассчитаться с теми, кто убил мою Лили? Ты думаешь, я не пытался представить их лица? Я каждую ночь лежал без сна, вспоминал дым и пепел, вдыхал вонь собственной беспомощности. Так что не говори мне о личном горе. А если ты не можешь это принять, собирай свои вещички и катись домой, Родел, потому что это тебе, блин, не мирное чаепитие. Это тебе колыбель Африки.

Я вскинула подбородок, хотя он все еще дрожал. Не только у Джека огромное горе. Я тоже потеряла любимую сестру. И по какой-то безумной причуде судьбы наши дороги пересеклись – два человека с недавним, оглушительным горем оказались брошенными в безнадежную ситуацию, пытались спасти горстку детишек, хотя сами с трудом могли найти общий язык.

Я засмеялась, подумав об иронии такой ситуации. А потом засмеялась снова, потому что начинала понимать, почему смех Джека был таким невеселым. Но мой смех обернулся тихими рыданиями. Меня сразил этот стоицизм, смирение с трагедией – случившейся по собственной вине или по чужой воле. Я видела его в глазах Джека, а потом и в хижине, в глазах матери Джумы. Возможно, привыкание приходит само собой, когда ты много раз видишь, как лев убивает газель, когда дрожит земля от миграции миллионов диких зверей. Ты осознаешь бренность, мимолетность и незначительность бытия. При этом я сама никогда не смирялась с трагедиями, неудачами или разочарованием. Я сопротивлялась. Я росла с прочным убеждением, что счастье – это естественное состояние всего. Я верила в это. Мне хотелось сохранить эту уверенность, но жизнь постепенно вырывала ее из моих рук.

Джек дал мне выплакаться. Он не пытался меня утешать, не уговаривал, не торопил, не злился. Когда я наконец села в машину, он коротко кивнул мне (вероятно, так мог кивнуть один солдат другому) – в знак уважения, родства душ, в знак того, что мы вместе пережили нечто огромное и безобразное.

Мы ехали к туманному, мерцавшему синевой горизонту. Я на секунду увидела душу Джека. Так много ее кусков было скормлено львам. И какой бы мрачной и озлобленной она ни казалась, он был гладиатором, упрямо стоявшим на ногах в ситуациях, в которых я наверняка бы упала.

Страница 32