Дорога из Освенцима - стр. 3

Наконец Силка входит в комнату, где за столом сидит офицер, лицо которого освещено зеленоватым светом единственной лампы. Офицеры, стоящие у двери, делают ей знак подойти к столу.

Офицер смотрит на листок бумаги:

– Сесилия Кляйн?

Она оглядывается по сторонам. Она одна в комнате с тремя дородными мужчинами.

– Да.

Он вновь опускает взгляд на бумагу:

– Тебя обвиняют в том, что ты работала проституткой на врагов, а также в шпионской деятельности. Ты приговорена к пятнадцати годам каторжного труда. – Он подписывает листок. – Подпиши здесь, что согласна.

Силка поняла все, что сказал офицер. Он говорил по-немецки, а не по-русски. Значит, это шутка? – думает она. Она чувствует на себе глаза мужчин, стоящих у двери. Она знает, что должна что-то сделать. Похоже, у нее нет выбора.

Сидящий за столом офицер переворачивает лист бумаги и указывает на пунктирную линию. Буквы над линией напечатаны кириллицей. И вновь, как не раз случалось в ее молодой жизни, она стоит перед выбором: пойти по узкой дорожке, лежащей перед ней, или принять смерть.

Офицер протягивает ей перо, а затем бросает скучающий взгляд на дверь в ожидании следующего. Он всего лишь выполняет свою работу.

Трясущейся рукой Силка подписывает листок.

Ее выводят из тюрьмы и заталкивают в грузовик, и тут она понимает: зима прошла, весны как не бывало и на дворе лето. Солнечное тепло как бальзам для ее промерзшего, но все еще живого тела, однако от этого сияния больно глазам. Силка не успевает еще привыкнуть к яркому свету, как грузовик резко останавливается. Перед ней возникает красный вагон поезда для перевозки скота.

Пол закрытого железнодорожного вагона устлан соломой, и каждая узница пытается выкроить себе местечко, чтобы сесть. Голосят пожилые женщины, плачут младенцы. Звуки женского страдания. Силка надеялась, что ей не придется больше их слышать. Поезд часами простаивает на станциях, и горячее солнце превращает теплушку в печь. Ведро воды, принесенное на всех, вскоре иссякает. Младенцы заходятся в крике, старухи раскачиваются из стороны в сторону, словно в трансе. Силка прижалась к стенке, с жадностью вдыхая струйки воздуха, просачивающиеся сквозь крошечные трещины. К ней сбоку прислонилась какая-то женщина, с силой навалившись на ее колени. Силка не отталкивает женщину. Не имеет смысла бороться за место, которого нет.

Наступает ночь. Состав рывком трогается с места, и локомотив натужно силится увезти подальше от Кракова неведомое число вагонов, лишая Силку надежды вернуться домой.

Итак, сидя тогда в том блоке в другом месте и ожидая решения своей участи, она на миг позволила себе понадеяться. Как она только посмела?! Ей предначертано быть наказанной. Может быть, она это заслужила. Но под стук вагонных колес она дает себе клятву, что никогда и ни за что не попадет снова в такое место, как блок 25.

Должны найтись другие способы остаться в живых, помимо того, когда оказываешься свидетелем стольких смертей.

Узнает ли она когда-нибудь о том, удалось ли спастись ее подругам, вывезенным из лагеря? Они должны были спастись. Ей невыносимо думать о другом исходе.

Под перестук колес дети засыпают, но вскоре тишину нарушает вопль молодой матери, держащей на руках исхудавшего ребенка. Ребенок умер.