Дорога домой - стр. 30
– Иди, иди, дочь моя! И о нашем разговоре забудь! Случайный он, совсем даже ненужный. Иди себе с миром! Благословляю! Бог тебе в помощь!
Сразу после ухода прихожанки отец Василий вбежал к себе в «келью», как он называл свое довольно комфортабельное жилище при храме – о пяти комнатах и двух кухнях (зимней и летней), и набрал на память московский номер. Ответил густой поставленный бас, который обычно бывает лишь у дьяконов:
– Вас слушают.
– Отец Василий, из Парижа, беспокоит.
– Угу.
– Как велено… проверил слухи.
– Угу.
– Так и есть, готовятся. Поступила команда из Центра. На два случая – если перевернут власть и если их самих… того… перевернут. Везде так, во всех резидентурах, простите за слово. Мирское оно, не от Господа.
– Угу.
– Выходит, и наверху нет согласия, коли в такие службы приходят взаимоисключающие приказы, да еще из одного и того же источника! Говорят, скоро уже, очень скоро! Вот, собственно, и всё, что могли… из наших, так сказать, Палестин. Я устно вам, лично, без бумаги. Это ничего?
– Угу.
– Благословите, святой отец!
– Угу!
– Мир и вам. Благодарствую. Целую руку.
Разговор закончился и вспотевший до исподней рубашки отец Василий торопливо перекрестился и поспешил в храм готовиться к службе. К тому времени, должно быть, уже пришли хористы – две пожилые дамочки и два среднего возраста прихожанина, все четверо из черниговских хоровых певцов, что в панике покинули Украину сразу после Чернобыльских событий, и правдами и неправдами осели во Франции.
Московский собеседник отца Василия тем временем почесал затылок, заросший густой гривой, и, обтерев пот со лба, решительно закрутил на телефонном диске важный номер:
– Подтверждается из всех источников, – сдержанно, подавляя мощный природный бас, загремел он в трубку. – Сейчас последний звонил! Так и есть: поступила команда прямо отсюда. Везде, похоже, одна и та же. Думаю, от самого Багдасарова. Уж очень хитра! И вашим, так сказать, и нашим! Человек он осведомленный, а коли и он не уверен, так не следует связываться ни с теми, ни с другими. Выжидать надо! Кто одолеет, с тем и договариваться после.
– Так и доложить? – строго спросил кто-то немолодой, со скучным, серым голосом, на том конце телефонного провода.
– Так и доложите, ежели пожелаете. Наше мнение такое! А уж наверху самим решать. Мы подчинимся любому распоряжению! Благословите!
– Бог в помощь! Благословляю, сын мой!
– Благодарствую!
Вот так решилась духовная судьба готовившегося путча. Как не было ему проклятия, так не было и благословления, которым одаривались лишь умные, осторожные информаторы. Путч повис между небом и землей: на небе о нем знать пока что ничего не желали, а на земле боялись прогадать.
Тем временем Анна Гавриловна прибежала домой. Муж был на службе (видимо, писал две свои взаимоисключающие бумаги), а она металась от стены к стене в волнении: опять, выходит, подвела своего Власина! Ведь передала же разговор с ним постороннему! Как же это теперь объяснить даже самой себе? С одной стороны, исполнила долг прихожанки, а с другой – разве велено Иисусом Христом мужа предавать? Не из-за того ли случился когда-то, в достопамятные времена, непримиримый разлом между древним иудаизмом и юным христианством? Не в этом ли их извечный, принципиальный конфликт – в неожиданном противоречии долга перед родителями и долга перед Богом, долга перед детьми и теми же родителями, перед Богом и мужем! Можно ли жертвовать родным человеком во имя Идеи, можно ли отдать его в распоряжение Тому, Чьи пути неисповедимы? Всё ли так ясно? Всё ли так одноцветно? Оправдано ли жертвоприношение детей и близких прародителей человеческих и их чад Богу или же протест их свят? Не в том ли несчастного советского жертвователя Павлика Морозова великая ошибка – он за Бога принял власть, а за Сатану родителя своего! Мучимая такими необычными для себя сомнениями, Анна Гавриловна обхватила горло руками и, сдерживая истерику, еще быстрее заходила по комнате.