Дорога домой - стр. 16

– Выходит, готовится нечто важное. И мы должны знать, что нас ожидает. У нас ведь тут тоже служба! Мы как солдаты – «дан приказ ему на запад, ей – в другую сторону». Вот бы знать, кому, понимаешь, на запад, а кому – в другую сторону. Да и в какую. Так что ты расстарайся, милая, порасспрашивай Александра Васильевича-то. Не может такого быть, чтобы мы тут отголоски такого важного дела чувствовали, а он при своей должности жил бы в неведении. Упредить бы надо события касательно себя. А ты пей чай-то, вареньицем не побрезгуй. Целое ведро привез один из Киева! Да уж я говорил это! Вон и печеньице московское.

Отец Василий протянул Анне Гавриловне печенье, и она, думая о чем-то тревожным, послушно взяла его.

Никита Матвеевич Зеломудров, Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в одной небольшой, но очень важной европейской стране, расположенной поблизости от границы с Францией, совсем не так, как другие, размышлял о том, что начало будоражить умы многих его посвященных соотечественников. Он вообще многое делал совсем не так, как другие.

В том, что его семья останется в зените власти при любом стечении обстоятельств, Зеломудров не сомневался ни единой секунды и этому внимания в своих мыслях не уделял. Однако же с какой стороны взойдет солнце, и стало быть, сверкнет лучами славы этот самый зенит, ему не могло быть безразлично. Куда будет отбрасываться тень, – тоже забота не последнего порядка.

Зеломудров вполне соответствовал своей звонкой фамилии, то есть отличался мудростью, причем весьма глубокой, и полагал, что мир разделен для него с точки зрения интеллекта на две категории: общие формы, с которыми уже давно слился весь его род, и частности, или, иными словами, подробности. Вот эти самые подробности и вносили свою коррекцию в действительность. Замечать их, умело расставлять по всему «общему» полю, по мнению Зеломудрова, и было признаком государственной мудрости, которой он, несомненно, в полной мере, обладал.

Вот, пожалуйста, ближайший пример: незадолго до командировки в ту маленькую европейскую державу, из которой готовился его большой прыжок обратно на родину, он зашел с женой, Мальвиной Тихоновной, урожденной Свердловской, в небольшой магазинчик с выставкой серебряных столовых и иного предназначения приборов. Прилавки и две зеркальные витрины отливали роскошным, слепящим блеском начищенного белого серебра. Здесь были и подставки для яиц, и серебряные ложечки (с подобными во рту, по-видимому, рождаются такие как Зеломудров), и резные подстаканники, и подносы, и рюмочки… Да все и не припомнишь, все и не разглядишь даже! Словом, сияние роскоши! Кое-где на прилавках, под толстым стеклом, с особой выразительностью располагались и некоторые изделия из золота.

Мальвина Тихоновна, улыбаясь, указала Зеломудрову пальцем с нанизанным на него изумрудным перстнем на нечто под стеклом.

– Что, дорогая? – с привычным раздражением процедил сквозь зубы Зеломудров.

– Да вот, взгляни! Ты такое видел? – почему-то победным тоном, вскинув голову, спросила жена. Можно было подумать, то, на что она указывала, было сделано, если уж не ею самой, то несомненно по ее идее.

Зеломудров, уловив в голосе жены нечто особенно торжественное, послушно склонил голову над толстым стеклом. Под ним с нарочитой небрежностью лежало несколько поистине удивительных предметов: три или четыре серебряные погремушки (зайчики, мишки и часики на небольших резных ручках) и, что самое поразительное, пустышки на золотом диске, усыпанном мелкими бриллиантами.