Размер шрифта
-
+

Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба. Власть. 2-я половина XIX в. – начало XX в. - стр. 24

.

Пожалуй, незыблемым продолжало оставаться только право казаков на землеобеспечение, вызывавшее порой зависть у прочих сословий, особенно у крестьянства. Но и здесь к началу XX в. в его реализации обнаруживались те или иные острые проблемы, которые наряду с другими факторами обусловливали специфику казачьего землевладения и землепользования.

Очерк 2

Казачья военная служба во второй половине XIX – начале XX в. и дискуссии о военном значении донского казачества: теория и практика

В 1882 г. И. Яицков, автор небольшой книжки «Казачий офицер и его быт», вспоминал об ушедшей эпохе кавказских войн в следующих выражениях: «Тогда у казаков и было – с войны, да на войну. И они сочувствовали ей полною своею страстью, которую переливали в них кровь и молоко матерей: война увенчивала казака доблестью, его дом поощряла наживой»>121. Такой образ понадобился Яицкову для того, чтобы показать, как все изменилось в его время, когда доблесть блекла под тенью хозяйственных проблем выхода казачьего офицера на службу, а затем поиском средств к существованию за ее пределами, когда от наживы остались только редкие бытовые принадлежности, привезенные в дом прадедами и дедами, да жалованье с земельным наделом, которых едва хватало, чтобы вести жизнь, достойную звания офицера. Пожалуй, неизменной оставалась только казачья «страсть», пусть и к войне, но зато подпитываемая «кровью и молоком матерей». Именно она, очевидно, позволяла утверждать известному донскому казачьему офицеру А. Грекову в середине 1870-х гг., что «донцы во все времена служили поголовно… казаки не только не тяготились своим положением, но, напротив, с гордостью отбывали свою службу, несмотря на всю ее тяжесть, и считали себя выше других сословий»>122. Здесь, безусловно, именно заключительные пять слов являются наиболее важными. Растеряв былые привилегии и вовсю ощутив на себе земельный кризис начала XX в., донские казаки военную службу продолжали рассматривать как последний бастион сословной исключительности. Особый порядок службы не только не давал им раствориться в среде простых сельскохозяйственных тружеников в эпоху исчезновения сословий, но и, возможно, мог стать последней зацепкой для того, чтобы из «народности» превратиться в «модерную» нацию в случае успеха проекта независимого казачьего государства Всевеликого войска Донского образца 1918–1919 гг.

Но только «крови и молока» ближе к концу XIX в. было недостаточно для того, чтобы считаться казаком-воином. «Если в молодости, в станице, его не научили быть казаком, то в первоочередном полку, где требования от строя уже другие, он тоже не сделается настоящим казаком (выделено нами. – В. А.)», – писал в 1899 г. капитан Генерального штаба казачьего происхождения А.И. Медведев>123. Не менее значимым он также считал казачье братство, наиболее ярко проявляемое на военной службе. Для него «чувство принадлежности к казачеству, которое вообще можно приравнять к чувству патриотизма, конечно, не может для казаков заменить чувство полкового товарищества, «односумства», как говорят казаки»>124. Однако в том же году другой представитель известной казачьей фамилии Красновых П.Н. Краснов, будущий атаман Всевеликого войска Донского и главный казачий коллаборационист эпохи Великой Отечественной войны, с сожалением отмечал: «Отсутствие войн и экспедиций, в которых казаки на практике ознакомливались с военным искусством… привело к тому, что казачья шашка заржавела и охота служить пропала»

Страница 24