Донос без срока давности - стр. 42
– Что? – эхом, друг за другом, откликнулись уже тоже порядком окосевшие политруки.
– В результате, – веско процедил Григорий, – некоторые наши работники в политическом отношении не растут, занимаются делячеством, манкируют обязанностями, но карьеры делать – мастера-а!..
– Да… У вас результаты – налицо, – оторвался от тарелки Буслаев. – Рост по службе обеспечен. Врага разоблачили – повышение, награда, а у нас…
Он безнадёжно мотнул головой.
– Мы, низовое звено комполитсостава, пашем, а поощрения собирают командиры повыше…
– Гриш… Тут у нас слух прошёл, что к двадцатой годовщине РККА медаль учредят, большое награждение будет… Не в курсе? – поинтересовался шёпотом, растягивая непослушные губы в виноватой улыбке, Ясинский.
Кусмарцев пожал плечами.
Политрук продолжил:
– А по вашей линии вроде двадцатилетие отметили? Были награды?
– У нас с этим как и у вас… Вот я с четырнадцати лет в Чека, учился в школе ВЦИК, нёс охрану правительства и самого товарища Ленина…
– Да ну?!
– Баранки гну! Так вот… Что скажу… Представляли, слыхал, к знаку почётного чекиста… да так всё и заглохло. Говорят, где-то на верхах зарезали… Впрочем… Обыкновенная побрякушка – самолюбие потешить… Не орден союзный…
В своё купе компания вернулась глубоко за полночь. Но сразу спать не улеглись. Четвёртого попутчика так и не добавилось, поэтому новых друзей никто не стеснял. За бутылкой прихваченного из ресторанного буфета марочного муската проговорили ещё часа полтора. Пока самый любознательный из политруков не ткнулся носом в столик. На этом выяснение сравнительных характеристик службы в органах и армии завершилось. Отключившегося «Коляху» Григорий с «Шуркой» уложили на нижнюю полку, напротив расположился, стянув начищенные до умопомрачительного блеска хромачи, Кусмарцев, а Буслаев кое-как забрался на верхнюю полку.
Проваливаясь в чёрную яму пьяного сна, Григорий ещё успел лениво подумать, что молодой авиаполитрук «Шурка» в его нынешнем состоянии вполне может, сонный, спланировать на пол и набить себе шишек… «Авиакатастрофа в железнодорожном вагоне… Ор-ри-ги-наль-но…»
После бурной ночи Григорий спал долго и беспробудно, но всё-таки проснулся раньше, чем его попутчики.
Тяжело поднялся, вышел в тамбур, достал папиросы. Несколько затяжек заметно просветлили гудящую голову. По привычке перебрал вчерашние события – что помнил. Но и этого хватило сообразить: язык вчера был явно неуправляемым – бабье помело, язви тя!.. И перед кем мёл – перед двумя сопляками! А с другой стороны, какие они сопляки – политруки. М-да… Что же он им наплёл вчера?.. А впрочем… Сам не помнит, куда уж этим желторотым!
Но когда вернулся в купе – тревога у сердца заскребла куда настойчивее: «желторотики» уже не спали и, видимо, успели меж собою перетолковать о вчерашнем: встретили настороженно. Даже вчера, при первом его появлении, такого не было. Тут же оба как-то поспешно засобирались.
– Чего закопошились, авиация? – в прежнем бодреньком тоне начал Кусмарцев. – До Читы ещё не один час.
– Да нам… это…
– Тут через пару вагонов приятели объявились… звали…
«Авиация» стыдливо тупила глазки.
– Ну-ну… – Григорий отнёс поведение юных политруков на счёт их ночного «положения риз» и снисходительно хмыкнул.
В общем, в Читу приехал в купейном одиночестве и самом пасмурном настроении. Хотел было зайти в ресторан на вокзале, пропустить пару рюмок, но увидел знакомого на перроне, а «зацепиться языками» не имел ни малейшего желания. Свернул в сторону и подался от вокзала вверх. Хотя через квартал таки не утерпел, повернул на Калининскую и быстрыми шагами устремился к давно облюбованной рюмочной, где и принял стакан беленькой под бутерброд с килькой. Сразу и мороз отступил, и ноги согрелись в форсистых хромачах, совершенно не рассчитанных на забайкальские температуры в декабре. Подумав, Григорий хватил ещё стакашок, который, как ластиком, стёр все вагонные перипетии. Подмигнув напоследок знакомой буфетчице, разливающей пиво по кружкам и беленькую по стопкам, вышел наконец на улицу, попыхивая папиросой.