Дональды - стр. 15
Охотник не боялся волков, ему уже приходилось их убивать, на его шее висело несколько волчьих зубов, которые, как говорил Старый, отгоняли духов. Ко всему прочему, Охотник сразу понял, что волк болен, он слегка волочил правую заднюю лапу, вставал на нее вполсилы. Голодный волк внимательно следил за движениями одинокого человека.
Охотнику удалось поймать зазевавшуюся рыбину, приплывшую из темной глубины реки, чтобы взглянуть на солнце и глотнуть немного ветра. Рыбину Охотник выпотрошил, оставив волку вкусную кляксу кишок.
Ночью, первой ночью, проведенной им в одиночестве, лежа в ветвях прибрежного дерева, завернувшись в две шкуры – свою и Старого, Охотник вспоминал своих родных. Старый говорил, что души умерших не уходят совсем, их хранит ольха и другие деревья, бывает, что души переселяются в зверей, а еще в небесах навеки остаются их глаза. Охотник осторожно поворачивал Тяжелый Камешек в руке, любуясь его четкими гранями, ловил в них отражение глаз своих родных, разговаривал с ними. Волк устроился внизу, прикрыв нос хвостом.
«Ву, – негромко позвал Охотник. – Ву!»
Волк поднял морду и отозвался.
Некуда дальше идти. Сквозь бурелом и сгустившихся комаров с трудом добрались до неба, но о том, чтобы подойти к лежащей под ним воде, не смею и подумать. Нарастающее недовольство собой заставляет чувствовать себя неуютно. Сбрасываю звонок, не хочу говорить с кредиторами.
– Не пройти здесь.
– …Поэтому-то до конца и не ясно, был ли Заратустра Христом или все-таки его другом и учителем из Тибета. Что?
– Я говорю, разворачиваемся. Не судьба. Кем-кем был Заратустра?
Прямо на крутом берегу растут огромные деревья: ольха, сосны, ели, березы, как-то умудряющиеся тянуться вверх, несмотря на крутой угол наклона поверхности земли. Смотрю вниз и вижу сплетенные ветви этих странно кривых деревьев. «Вот там он где-то и спал…»
– А вы замечаете, что погода меняется? – хитро улыбается маленький человек, поправляя кепку.
Ползем обратно к машине под продолжение его рассказа все о том же: боги и люди, эпохи и шрастры, начала и концы. «Как же он шел-то здесь, да еще и поздней весной?»
– Переход от одной эпохи, ко всему прочему, отмечается резким изменением климата. Вот что мы с вами наблюдаем в последнее время? Это как раз одно из следствий смены полей и перехода от одной главенствующей расы к другой.
Я, немного растерянный от того, что затея моя не удалась, бормочу что-то про то, что раса – это немного не совсем то слово, которое стоит употреблять. За ним шлейф из трупов.
– Вот вы совершенно верно говорите, – семенит за мной человечек, – но это все от чего? От непонимания сути. Как там поется? «Накатила суть!», понимаете? Вот у Гитлера она не накатила, теорию он взял в целом правильную, но совершенно все в ней перепутал. Дело в том, как бы это странно ни звучало, но вот евреи – они арийцам вроде как братья. Понимаете?! Тот же Авраам или, скажем, Зигмунд Фрейд… Да и вообще, если уж начистоту, то древние арии в метаисторическом понимании – это же прародители славян! Так что Борман со Штирлицем, точнее, с Исаевым, в общем-то…
– Вы это вообще серьезно все?
Он кивает, улыбается. Упоминание им строчки из песни «Аукциона» слегка удивляет и даже как-то настораживает, хотя должно было бы добавить чего-то вроде уважения.