Доминион - стр. 51
– Но разве нам не нужно иметь армию, чтобы защитить себя, если кто-нибудь нападет?
– Если начнется новая война, никто не сможет себя защитить. Все страны будут бомбить, аэропланы станут пускать газы. Не плачь, Сара, войны не будет – добрые люди, такие как наш папа, этого не допустят.
С возрастом Сара стала такой же рьяной пацифисткой, как ее отец и сестра. В подростковые годы она подписала Обет мира и участвовала в собраниях, зачастую проходивших за столом в их доме, хотя, если честно, находила многих активистов склочными и скучными. Мать Сары неизменно изображала радушную хозяйку: кипятила чайники и подавала тарелки с пирогами и бутербродами. Отец говорил мало – чаще сидел и попыхивал трубкой, с серьезным выражением на изувеченном лице.
Но тот день, когда он взял слово, Сара запомнила на всю жизнь, и всякий раз, когда сомневалась в идее пацифизма, воскрешала его в памяти. Это было накануне ее восемнадцатилетия, душным летним вечером 1936 года. Шла очередная кампания по сбору подписей под Обетом мира, сидевшие вокруг стола люди хлопотали, вкладывая листовки в конверты. Сара, уставшая и раздраженная, пыталась представить, каким окажется педагогический колледж для женщин – она как раз закончила школу, – и разобраться в чувствах к парню, который предлагал погулять, но при этом не очень нравился ей.
Совсем недавно разразилась гражданская война в Испании, и люди, годами боровшиеся за мир, оказались перед сложным выбором.
– Как осуждать испанский народ за то, что он сражается против милитаристов, пытающихся свергнуть законное правительство? – сказал молодой человек, член лейбористской партии.
– Ну, испанские военные утверждают, что хотят остановить хаос и навести порядок, – с жаром проговорила Айрин. – К тому же мы не вправе поддерживать насилие ни с какой стороны. Нам нужно держаться собственных принципов.
– Знаю, – ответил молодой человек. – Но это… это трудно, если видишь, как фашисты принижают простой народ.
– Так что вы предлагаете делать? Вооружаться против Гитлера, как призывает этот одержимый поджигатель войны Черчилль?
Лейборист покачал головой:
– Я не знаю. Все так сложно. Но это просто ужасно – смотреть, как фашистские и националистические партии берут власть во всей Европе. В четырнадцатом году был разгул национализма, все размахивали флагами, вам казалось, будто люди усвоили урок и поняли, к чему это ведет. Но теперь…
Голос, сдавленный от горечи, изменил ему. И тогда слово взял Джим.
– В окопах по ночам иногда бывает по-настоящему тихо. Люди этого не осознают. А потом на немецкой стороне начинают говорить пушки, где-то на линии фронта. А я обычно сидел и гадал – что, если звук приблизится, если снаряды начнут падать на нас? А еще представлял, как молодой парень вроде меня обливается потом, загоняя в пушку один здоровенный снаряд за другим. Такой же парень, как я. Именно в такую ночь я осознал, что война – это абсолютное зло. Это понимание приходит не в разгар битвы, а в спокойные минуты, когда есть время подумать.
В комнате повисла тишина. Молодой человек потупил взгляд.
Однако после начала испанской войны движение за мир уже никогда не было прежним. Подобно большинству пацифистов, Сара считала себя прогрессивной, но теперь некоторые начали клеймить пацифистов как слепых идиотов, даже реакционеров. Приближалась война, фашизм маршировал, и нужно было стать на чью-либо сторону. Они с Айрин ходили на снятый по книге Уэллса фильм «Облик грядущего», и после этого ее преследовали картины летящих строем бомбардировщиков, облаков газа, кучек людей, пытающихся выжить среди осыпаемых бомбами руин. Сара вспоминала, как после аннексии Австрии Германией, уже став учительницей, она пыталась объяснить тринадцатилетним девочкам смысл политики умиротворения Чемберлена.