Дома не моего детства - стр. 9
– Ну что, Дэвик, пойдём на кухню посуду мыть. Не будем мешать нашим мясникам – пускай отдохнут после работы, – сказала Ривка.
– Бабушка-баба! Мы с Дэвиком прискакали! – влетает Буська с младшим братом на плечах.
Голда Гуревич сидит у большого круглого стола посреди комнаты и, нацепив на нос очки, штопает детские носочки. Едва завидя внуков, она откладывает рукоделие и улыбается. Солнечный луч отражается от белой вставной челюсти: спасибо Мойше, справил матери зубы! В комнате, и без того залитой летним солнцем, становится ещё светлей…
Буська с ходу наклонил голову и, сорвав младшего брата с плеч, перекрутил его в воздухе и поставил на пол. Давидка засмеялся, а Голда, всплеснув руками, укоризненно закачала головой:
– Куда Рива смотрит? Разве можно таким шамашедшим киндэрлах[7] доверять ребёнка? Ой, Буся, будет у тебя ки́лэ[8], как у отца, если до этого Дэвика не убьёшь.
– Бабушка, а что такое килэ?
– Грыжа. Что ещё?
– А почему она у меня должна быть?
– Всё! Гиникшин![9] Что, почему?.. Нипочему. Блинчиков будете?
– Да! – громко выкрикнул маленький Давидка.
– О! Он уже понимает за блинчики, – восхитилась Голда.
– Ничего он не понимает. Так ляпнул, – остудил бабушкину радость Буська.
– Фи! – возмутилась Голда. – Это тебя твои пионэры научили таким словам?
– Каким таким, бабушка? Пионер – всем ребятам пример!
В пионеры Буську из-за плохого поведения приняли в конце учебного года, после всех, но всё-таки приняли, а тут и лето подоспело как-то сразу. Так что Буська не успел «наноситься галстука», как он сам говорил. И теперь по всякому поводу и без повода повязывал алый треугольник на шею.
Как-то он явился в галстуке играть в футбол, Колька обрадовался:
– Давай его сюда! Я его на руку повяжу, чтобы было видно, кто капитан.
– Не дам! – оттолкнул руку друга Буська.
– Жидишь? – тут же завёлся Колька.
– Ща в лоб получишь! – в ответ вскипел Буська.
Подобные ситуации были не редкость между друзьями. Обычно мирился Колька, потому что, несмотря на взрывной характер, справедливо считал себя в их дружбе старшим и более «умудрённым жизнью». Вот и сейчас он примирительно похлопал Буську по плечу:
– Ладно, ладно! Я не это имел в виду. Понимаю, ты ещё не наносился галстука. А я уже два года таскаю, привык. На руку вон у Сашкиной сеструхи платок возьму синий – намотаю. Но ты галстук всё-таки сними: вдруг порвётся. Или за капитана тебя будут принимать. У хлопцев в голове путаница зачнётся.
Буська согласился с рассудительными словами друга, снял пионерский галстук, скреплённый серебристым значком с изображением трёхъязычного костра, аккуратно сложил, засунул в карман вместе с зажимом и спросил:
– Мне куда вставать?
– На защиту, как обычно. Соперники одного твоего вида пугаются, когда ты в игре. Только в штрафной не фоли – руки не распускай и по ногам не бей.
– Будь спокоен, – заверил Буська.
Вот и сейчас Буська прискакал к бабушке в галстуке и, отвечая ей, с любовью разглаживал на груди алые атласные концы, стянутые между собой «серебряным» зажимом.
А потом они сидели за столом, пили чай и ели вкусные, тонкие и о-о-огромные блины с мёдом. Дэвик расположился у бабушки на коленях. Голда отщипывала от блина кусочек, макала в блюдце с мёдом и совала малому в широко открытый рот.
Голда Гуревич, как и все её дети с их семьями, проживала на улице теперь Горького, бывшей Пролетарской. Только младший Сёма ещё не был женат, но и он поселился отдельно от матери, и тоже на улице Горького. Так сложилось. Наверное, хорошо сложилось.