Дом у кладбища - стр. 36
– А ну-ка, Паддок, выпейте это, – проговорил О’Флаэрти, наполняя большой стакан поровну ромом и водой, – выпейте, дружище, ей-богу, это вас подкрепит!
– Да, но… благодарю вас, сэр, но я желал бы узнать в точности… – начал Паддок и тут же осекся.
Оскалив зубы, О’Флаэрти вскричал «ха!», молниеносно рванулся к двери, набросился на своего слугу-француза, маленького высохшего человечка (тот как раз входил в комнату), и принялся таскать его за шиворот.
– Ну что, иуда, снова трепал языком, старая ты пьянь; ты это делаешь нарочно, гиена; в третий раз хозяин по твоей милости должен драться на дуэли; одно утешение: если меня убьют, не видать тебе жалованья как своих ушей. В третий раз я омочу руки в крови, и все из-за тебя. Знать бы мне, – вскричал он, трепля свою жертву еще яростней, – что это не по глупости, а со зла, я бы насадил тебя на меч, как на вертел, и поджарил живьем. Я до этого еще докопаюсь, вот увидите, докопаюсь, Паддок, дружище. – Левой рукой О’Флаэрти по-прежнему удерживал лакея за воротник, а правую простер к Паддоку. – Всю жизнь мне не везет – что в малом, что в большом. Если среди дам есть хоть одна старуха, то ведет ее к столу не кто-нибудь, а О’Флаэрти; если кому-то выпадает быть убитым по ошибке, если кто-то должен пригласить на танец дурнушку – несчастный Гиацинт О’Флаэрти вечно тут как тут. – Фейерверкер прослезился, позабыл гневаться и ослабил хватку – пленник в мгновение ока исчез. – Знаете, Паддок, однажды мы стояли в Корке, и там среди детей гуляла корь, так я ее подхватил, единственный из всего полка, а ведь в детстве я уже однажды чуть не умер от кори. А когда мы стояли в Атлоне, все офицеры пошли на танцевальный конкурс, только я не пошел – притом предложи мне кто-нибудь сто фунтов, чтобы я остался дома, нипочем бы не взял. Первый менуэт и первый сельский танец я должен был танцевать с этой красоточкой, мисс Розой Кокс. Я был в своей комнате, нарядился и как раз приготовлял стакан пунша с бренди, чтобы привести себя в порядок, и тут прапорщик Хиггинз, молодой человек без царя в голове, возьми да ляпни что-то несообразное про хорошенькую мушку у мисс Розы на подбородке; он назвал ее бородавкой – хотите верьте, хотите нет! Понятное дело – я взвился и опрокинул кувшин кипятка себе на колени, знать бы вам, дорогой мой Паддок, что это такое! Я не успел оглянуться, как обварил себе ноги от бедра и до самых кончиков пальцев; ей-богу, я думал – окочурюсь от боли. Само собой, бал накрылся. Ну и горемыка же ты, Гиацинт О’Флаэрти! – И фейерверкер снова заплакал.
– Послушайте, лейтенант, – прошепелявил Паддок, теряя терпение, – друг мистера Наттера может заявиться в любую минуту, а я… должен признаться, мне не совсем понятно, в чем коренятся ваши разногласия, а потому…
– Куда, к дьяволу, подевался этот проклятый французский пролаза? – зарычал О’Флаэрти, только сейчас заметивший, что пленника и след простыл. – Кокан Модейт! Слышишь, Кокан Модейт?
– Но право же, сэр, мне нужно бы узнать в точности причину конфликта. Будьте добры сказать, в чем заключалось оскорбление, в противном случае…
– Причину? Причин сколько угодно. О’Флаэрти ни разу не дрался без причины, а нынешняя дуэль, друг мой Паддок, будет уже девятой. В Корке меня звали скандалистом, но это ложь, я не скандалист, просто я люблю мир, покой и справедливость, терпеть не могу скандальных людей. Уверяю вас, Паддок, пусть мне только укажут какого-нибудь скандалиста, не поленюсь сделать крюк в полсотни миль, чтобы найти его и вздуть. Так что это ложь, Паддок, дружище,