Дом на хвосте паровоза. Путеводитель по Европе в сказках Андерсена - стр. 40
Примерно десять минут по этой улице пешком от вокзала – и упираешься в коротко стриженый зеленый холм, окруженный цветущим (я про воду) рвом. На холме то тут, то там угадываются фрагменты крепостной стены и фундаментов прежних построек.>Илл. 5 У насыпи через ров – высоченный флагшток с белым флагом Музея Зеландии, укрепленный от ветра подпорками из досок. Чуть поодаль слева (по ощущениям – в самом дальнем углу), в окружении цветущих вишен, – одинокая, непропорциональная, как будто не отсюда, кирпичная башня с конической крышей и тем самым золотым гусем на шпиле. Фрагменты музейной экспозиции на территории – в ржавых, но опрятных на вид грузовых контейнерах. Кое-где из земли торчат длинные железные балки, возможно, обозначая контуры былых зданий, но не очень убедительно. Все это напоминает выставку современного искусства: разумная деятельность налицо, трудозатраты поддаются оценке, но идея не просматривается. И только обойдя стену по периметру, поднявшись на башню и измерив внутренний двор собственными шагами, вдруг осознаешь пропорции и мысленно пририсовываешь к холму недостающий замок. И уже с замком в голове, довольный, идешь за ужином в ту самую пиццерию – больше некуда.
Илл. 5
Вордингборг. Руины замка
Они проехали лес и очутились в старинном городе Вордингборге. Это был большой оживленный город; на холме города возвышался королевский замок; в окнах высоких башен ярко светились огни. В замке шло веселье, пение и танцы. Король Вальдемар танцевал в кругу разодетых молодых фрейлин.
Корсёр: поэты и пароход
О произведенном на свет в Корсёре (Korsør) «забавном поэте» Йенсе Баггесене (Андерсен имеет в виду именно его – он такой один) и роковом расписании автобусов будет отдельная история в главе про «Обрывок жемчужной нити», а здесь непременно надо рассказать про пароход.
На месте современного Корсёра еще со времен викингов существовало поселение, служившее перевалочным пунктом на переправе через Большой Бельт (Storeb®lt) – пролив между Зеландией и Фюном. Однако статус города Корсёр получил только при вышеупомянутом Эрике Померанском, примерно в то же время, когда для контроля за судоходством в проливе Эресунн была построена крепость Кроген (см. главу про «Хольгера Датчанина»). Совпадение? Не думаю: век спустя датчане начали аналогичным образом взимать пошлину с судов, проходивших через Большой Бельт, и тем самым надолго лишили всех удовольствия бесплатного грузового трафика между Балтийским и Северным морями. Впрочем, Корсёр, в отличие от Хельсингёра, так и остался при этом «захудалым городишкой» – то ли из-за несоизмеримости грузооборота, то ли благодаря материализации художественной мысли (переправа-то никуда не делась, и по Корсёру регулярно проезжались – как в прямом, так и в переносном смысле – многие датские литераторы, включая знаменитого Адама Эленшлегера).
От чистого сердца стремясь восполнить урон, нанесенный репутации Корсёра колкостями коллег, Андерсен однажды пообещал написать о городе пару добрых слов. Обещанного, однако, три года ждут, а к моменту написания «Маленького Тука» Андерсен и сам уже имел зуб на Корсёр, так что город опять попал под горячую писательскую руку. Дело в том, что в начале 1840-х годов Корсёрский торговый дом затеял громкое имиджевое предприятие – решил отправить один из своих новых пароходов в двухлетнее кругосветное плавание. Идея вызвала бурный интерес вплоть до того, что короли Дании и Пруссии заявили о готовности командировать в кругосветку коллектив ученых-натуралистов. Пресса же отреагировала на это дельным замечанием: дескать, ученых все посылают, а между тем поэт в составе такой экспедиции мог бы принести национальной культуре куда больше пользы, чем нудные академики; больше того, на эту роль уже и идеальный кандидат в лице господина Андерсена имеется. Господин Андерсен, видевший тот пароход собственными глазами во время визита в Корсёр в 1842 году, затрепетал, конечно, в предвкушении – но увы: достаточного количества пассажиров так и не набралось, и предприятие пришлось свернуть за недостатком финансирования. А дальше, что называется, собака выросла и забыла, а Павлов вырос и не забыл.